«Отбуксируй это говно. Никто не захочет увидеть это уродство за домом моей Джорджии».
Вот что он потребовал. И эти два слова, кроющиеся в приказе, значили больше, чем всё материальное, подаренное им.
«Моя Джорджия». Интересно, знает ли он, что всегда был и всегда будет моим Роем? Он, вероятно, отмахнулся бы от этого, но думаю, что в глубине души ему было бы приятно это знать.
Скомкав бумажку от пастелитос, я медленно выдыхаю и встаю со скамьи. Глядя на плавное колыхание воды, я не могу устоять и тихо шепчу:
— Я скучаю по моему Рою.
Ненадолго прикрываю глаза, понимая, что должна отправиться домой и вынуть продукты из автохолодильника. И когда лёгкий ветерок обдувает мою кожу, я на секундочку представляю, что это Рой услышал меня.
Однако, когда я открываю глаза, действительность вновь захлёстывает меня — я в этом мире одинока.
Неважно, признаю ли я это или нет, но это к лучшему.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
ДЖОРДЖИЯ
*ПРОШЕДШЕЕ*
— Эй, Джорджия, почему бы тебе не оживить эту курятину?
Они все смеются, похлопывая Джимми по спине, как будто он долбанный комик. У него покрасневшие глаза, а белая пыль, покрывающая его усы, указывает на то, что он, вероятно, снова нюхнул кокаина.
Он показывает на жареную курицу, купленную им в продуктовом магазине. Посуда лежит на его бёдрах, и, хотя выглядит аппетитно, меня тянет блевать от запаха немытых тел и мочи парней, которые так ленивы, что делают всего несколько шагов, чтобы облегчиться.
Я прохожу мимо их окружения вокруг костра, обходя пустые бутылки и несколько бонгов. Моя мама сидит на коленях у Аллена, и они вовсю сосутся, так что, надеюсь, я смогу пробраться в трейлер, и они не будут беспокоить меня какое-то время.
— Слушай, Дарла. Почему бы тебе не уговорить свою девчонку оживить эту курятину?
— Не утруждайся трахать ей мозги. — Мамины слова звучат невнятно, когда она наконец отрывает рот от Аллена и отвечает Джимми. — Она мелкая паинька и сопливая сучка. Её непросто заставить делать свою ёбанную работу.
Стеклянные бутылки позади меня звякают друг о друга, как будто кто-то их пнул. Неспешные шаги звучат всё ближе, но прежде чем я успеваю пуститься в бегство, сильные пальцы смыкаются на моей шее.
Меня рывком прижало к вонючему телу Джимми, и я вздрагиваю от отвращения. Обдавая меня своим тухлым дыханием, он усмехается:
— Думаешь слишком хороша для остальных? — Он плюёт мне в лицо, словно я мусор, и отталкивает меня с такой силой, что я падаю на землю. — Сраная уродка!
Все смеются.
— Ага, ну, пожалей меня. — Мамин голос резкий и недовольный, и я знаю: что бы она дальше ни сказала, это рассечёт моё сердце. — Я родила эту мелкую уродку.
Раздаётся ещё больше смеха, и я опираюсь руками, чтобы подняться на ноги. Прежде чем мне это удаётся, Джимми пинает меня в бок, и я вновь падаю. Вскрикиваю от боли, но всем плевать.
Никому никогда нет дела.
Он снова на меня плюёт.
— Ты всего лишь грязная и мелкая сраная уродка. — Он топает обратно к своему месту у костра, тогда как я обнимаю себя; слёзы тихонько стекают по щекам от жгучей боли в боку.
А мама моя ничего не делает. Не встаёт, чтобы проверить меня; не подходит, чтобы узнать, нужна ли мне помощь.
Поскольку ей нет дела до уродки, которую она родила.