Я официально лишилась рассудка. Доказательством тому служит моё текущее местонахождение.
Сижу за стойкой небольшой местной закусочной, о существовании которой даже не подозревала. Разумеется, она расположена на территории, принадлежащей Скорпионам.
Когда направлялась сюда, я ожидала стать свидетельницей перестрелки на дороге или неосмотрительные продажи наркотиков. Однако, вместо этого проезжала мимо ухоженных парков, где прогуливались или бегали трусцой люди, и множества витрин малых предприятий, которые ничуть не выглядели запущенными. У них даже отсутствовали решётки на окнах или следы пулевых отверстий.
Всё было гораздо более… обыденным, нежели я ожидала. Но если кто и может подтвердить факт, что внешний вид бывает весьма обманчивым, так это я.
Испаноязычная женщина, которой, по моим подсчётам, около шестидесяти лет, приветствует меня, положив передо мной серебряные столовые приборы, обёрнутые салфеткой. Её акцент мгновенно располагает к ней:
— Bienvenido. Добро пожаловать в нашу закусочную. Что я могу тебе предложить?
На её голове повязан красивый пёстрый платок, в точности как на старом плакате «Клепальщица Роузи» (прим.: картина американского художника и иллюстратора Нормана Роквелла, написанная в 1943 году), о которой я вспоминаю, потому что некогда изучала историю Второй Мировой войны. Лишь небольшой тёмный локон, слегка пронизанный серебром, выбивается из-за линии роста волос, где повязан шарф.
Её тёмно-карие глаза излучают доброжелательность, но в её улыбке сквозит здравая доля настороженности. И я понимаю её — действительно понимаю. Я тут чужачка. Один взгляд на всё вокруг говорит о многом.
Все непринуждённо разговаривают — некоторые на испанском — с двумя другими официантками. Двое мужчин за дальним столиком кричат что-то повару, отчего он ухмыляется и качает головой, прежде чем скрыться из виду за большим окном, разделяющим столовую и кухню.
— Она замечательно сыграла в спектакле! Такая милашка! — Это говорит одна из официанток двум мужчинам за столиком, одетых в униформы с названием какой-то автомастерской, вышитой на переднем кармашке.
— Мы почти закончили с уборкой благодаря ребятам. — Это произносит семейная парочка. — Без них мы бы не справились.
— Увижусь с тобой после поминок в субботу, — мрачно заявляет другая женщина.
Казалось, что все друг друга знают — и довольно хорошо.
Значит, я выделяюсь как бельмо на глазу. Но я всегда была посторонней. Странной, никогда не вписывающейся в общество. Для меня это стало обычным делом.
Но это не значит, что я не завидую и не мечтаю стать такой как эти люди — хоть разочек.
Вглядываюсь в меню на большой меловой доске, украшающее главную стену закусочной.
— Можно мне кофе и… — осекаюсь, поскольку здесь уйма вариантов, и многие мне незнакомы. Что, скажите на милость, такое торрихас?
Официантка медлит, прежде чем сжалиться надо мной.
— Что насчёт фирменного завтрака? Тостада Кубана (прим.: кусочек кубинского хлеба, смазанный сливочным маслом, который затем разогревают в прессе для сэндвичей) с яичницей, беконом и картофелем по-деревенски?
Понятия не имею, что такое тостада кубана, но остальное звучит великолепно.
— Можно попросить, чтобы бекон был очень хрустящим?
Выражение её лица смягчается, улыбка становится искреннее.
— Поняла, сладенькая. — Она оборачивается, берёт чистую кружку из подставки позади себя и ставит передо мной. После того как она наливает мне кофе, снова разглядывает меня с любопытством.
— Спасибо. — От аромата кофе я была практически на грани обморока, и когда отпиваю глоток, тотчас подвергаю всё под сомнение. Почему, во имя всего святого, люди не благодарят за этот кофе? Ибо это, признаться честно, лучшее, что я когда-либо пробовала.
Женщина смотрит на меня с довольным выражением лица.
— Вкусно, так ведь?
Затаив дыхание, отвечаю:
— Да.
Она улыбается.
— Каждое утро я сама перемалываю свежие зёрна. Одна из составляющих тайн вкуса.