Смерив его жестким взглядом, добавляю:
— Валяй, признавайся уже. Ты хотел передать мне сообщение, дабы убедиться в том, что я не буду ступать на твою… — я прерываюсь, чтобы сделать кавычки пальцами, — территорию. Что ж, оно получено. Громко и отчётливо, — я отмахиваюсь, — можешь валить. Больше не буду тебя беспокоить.
Воцаряется многозначительная пауза, пока он, в конце концов, не выгибает тёмную бровь.
— Закончила?
Громко вздыхаю. Плечи поникли от груза событий этого дня, и мой голос созвучен этому; я отвожу взгляд.
— Ага.
Меня пробирает дрожь, когда он своими мозолистыми пальцами осторожно обхватывает мой подбородок и поворачивает лицом к себе. Однако, как ни странно, не от страха. Его прикосновение, на удивление, успокаивает.
Я что, рехнулась? Боже правый, он же главарь банды. Тот, кто убивает людей, если судить по новостям. Моя реакция или иллюзорные мысли о нём — обусловлены тем, что я просто отхожу от произошедшего сегодня.
— Выслушай меня, — его приказ прозвучал не с обычной долей надменности, но всё же наделён той непреклонной властной чертой. — Я не причастен к произошедшему сегодняшним днём.
Он решительно выдерживает мой взгляд, и, возможно, это по-идиотски, но я действительно хочу верить ему.
Придав своему голосу браваду, я задаю вопрос на миллион долларов:
— В таком случае, зачем ты здесь, преследуешь меня?
Он отпускает мой подбородок, и я мгновенно чувствую себя опустошённой без его прикосновений. Что, во имя святого, со мной не так?
Он откидывается назад и склоняет голову набок, внимательно изучая меня.
— Расскажи о крысе.
Я хмуро смотрю на него; звучащие слова — медленные и нерешительные, поскольку я задумываюсь в чём подоплёка его любопытства.
— Она была маленькой, без тела. Только голова, — я пожимаю плечами, — вот и всё, что мне известно.
Его глаза не отрываются от моих.
— Больше ничего не было?
— Ничего.
Его взор становится напряжённым:
— Никакой записки?
— Никакой записки.
Похоже, он обдумывает это, его брови сходятся месте.
— Что ещё было в пакете с сэндвичем?
— Ничего. Я больше ничего не заказывала.
— Что насчёт салфеток?
Хмурюсь, подозрительно разглядывая его:
— А что с ними?
Он сжимает губы, раздражение искажает выражение его лица.