Он не осознает этого, однако я доверяю ему гораздо больше, чем свое тело. Больше, чем сердце.
Я молюсь, чтобы он уберег и то, и другое, но больше всего я надеюсь, что он по-прежнему будет ценить мою запятнанную душу.
Упрямо вздернув подбородок, я смотрю на него с вызовом.
— Вот так, бандюган.
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
БРОНСОН
Я ошеломляю ее, когда резко встаю. Зеленые глаза разглядывают с любопытством и неуверенностью. Возможно, она чувствует то же, что и я, — что все по-другому. Это не просто секс. Это нечто большее.
Я бы отрицал это до последнего вздоха, однако мое нутро скручивается; не хочу все испортить. От одной мысли об этом становится плохо.
Поднимаю ее, обхватывая рукой за талию. Она машинально обхватывает меня ногами, а ее руки, повторяя движение, обвиваются вокруг моей шеи. Кажется, словно наши сердца бешено колотятся.
— Держись, рыжая.
Ее рот сливаются с моим, пальцы погружаются в мои волосы, чтобы притянуть ближе. А ее поцелуй… неописуем. Я отметил, что хочу испытать еще один ее поцелуй. Такой, которым она одаривает по собственному наитию.
Но это не просто поцелуй. Она предъявляет свои права. Помечает меня, как своего.
И я всецело согласен. Каждая частичка принадлежит ей.
Каждый шаг к ее спальне подобен миле, однако я проявляю осторожность, чтобы не задеть ее травмированное бедро и не причинить боль.
Опускаю Джорджию на ноги рядом с кроватью, не желая отдалять нас друг от друга, и умирая от желания просто глазеть на нее вот так. Свет от луны и уличного фонаря проникает сквозь полуоткрытые жалюзи. Часть ее волос ниспадает на одно плечико, а кончики прилегают на груди.
— Это та часть, о которой я предупреждала. — Она гладит руками мою рубашку, избегая моего взгляда. — Мне будет комфортнее с выключенным светом. — Грудь рыжей вздымается в медленном, глубоком вдохе, прежде чем встревоженные глаза поднимаются к моим.
Мое чертово сердце грозит выскочить прямиком из грудной клетки. Оно словно пытается мне что-то поведать: что эта женщина должна стать моей.
Переместив ладони к миловидному лицу, надеюсь, что истина в моих словах найдет отклик в ней.
— Хочу тебя всю, рыжая. Если для этого придется обойтись без долбанных светильников, то мне все равно. — Наблюдаю, как тревога покидает ее.
Понижаю голос; слова звучат хрипло от переисполняющих эмоций:
— Я просто хочу тебя.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Если бы мое сердце не колотилось безудержно из-за него, оно непременно сделало бы это сейчас. Бронсоновы слова подкрепляют смелость, потому я собираю ткань сарафана в кулак и поднимаю над головой. Отбрасываю его в сторону и встаю перед ним, оголив себя, оставив лишь трусики.
Пристальный взгляд окидывает каждый сантиметр моего лица, плечи и ниже. Замираю, когда глаза задерживаются на моей татуировке, раскинувшейся от грудины до внутренней стороны каждой груди. Мои глаза закрываются от беспокойства, и я практически чувствую, как его внимание прослеживает каждый цветной участок плоти, покрытый чернилами.
Не могу пошевелиться. Едва могу дышать, легкие горят. Затем доносится шорох, словно кто-то раздевается.
Медленно открываю глаза и вижу, как он стягивает с себя рубашку, обнажив верхнюю часть тела. Он быстро расстегивает кобуру и кладет ее на прикроватную тумбочку. Затем снимает брюки, оставаясь без одежды, кроме трусов-боксеров.
Это первый свободный обзор на его тело, который я получила. Оно просто бесподобно. Черные вихри прочерчивают смуглую кожу, отчего пальцы покалывает от желания протянуть руку и обвести многочисленные чернильные дорожки вдоль его туловища.
— Ну вот мы и сравнялись.
Его слова не сразу доходят до меня, пока я не отвожу взгляд от кожи, покрытой татуировками, и не замечаю, что он изучает меня.