— Непременно. — Завершив разговор, опускаю телефон и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на женщину, свернувшуюся калачиком рядом со мной. Черт бы побрал мои побуждения за то, что они так извращены. Ведь какая-то часть меня знает, что она невиновна.
Но другая часть меня понимает, что в глубине души она скрывает множество опасных секретов.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Медленно просыпаюсь с колотящейся головой и с ощущением сухости во рту. Каким-то образом мне удается разлепить веки.
Одеяло плотно облегает меня, как буррито, а одна рука перекинута через свободный край кровати. В замешательстве хмурюсь, проводя рукой по небольшой вмятине в подушке рядом. Пульсация в бедре не дает покоя… и тут на меня снова обрушиваются подробности событий прошлой ночи.
Огорчение расцветает, а щеки становятся горячими. Боже. Я попросила его остаться. Бронсона Кортеса. Мужчину, от которого я меньше всего ожидала, что он станет нянчиться с пьяной женщиной — особенно после рвотной тусовки.
Но он остался… Уловив запах бекона, витающий в воздухе, переворачиваюсь на спину, выпутываясь из-под одеяла. Когда я поднимаюсь и обнаруживаю, что все еще в банном полотенце, то быстро меняю его на спортивный лифчик, футболку и шорты. Даже простое движение от того, что я натягиваю одежду на бедро, заставляет резко вдохнуть от боли.
«Бывало и похуже», — напоминаю я себе. И прошлая ночь вполне могла принять другой оборот.
Почистив зубы и плеснув на лицо воду, нехотя бросаю взгляд на себя в зеркало. Выгляжу потрепанной, под глазами круги, рыжие волосы в беспорядке, и я собираю их, накручиваю и закрепляю заколкой, лежащей на стойке.
Прохожу по коридору, следуя за запахами, от которых урчит в животе, и внезапно останавливаюсь, увидев его на кухне.
С расстегнутой рубашкой и обнаженным мускулистым торсом, он снимает сковороду с плиты и выключает конфорку. Лопаточкой он перекладывает еду на тарелку.
Должно быть, он почувствовал мое присутствие, потому что приветствует меня хриплым голосом, не удостоив взглядом:
— Доброе утро, рыжая. Ты как раз к завтраку. — Он поворачивается с тарелкой в руках и идет ставить ее на стол, где уже лежат салфетка и вилка. — Нет лучшего средства от похмелья, чем плотный завтрак.
Яичница, бекон и ломтики тоста с маслом готовы. Перевожу взгляд на него.
— Ты умеешь готовить?
Черт. Это прозвучало грубо… и с явным недоверием. Я поспешно добавляю:
— Прости. Я имею в виду… — На этот раз я меняю тон на более непринужденный и гораздо менее резкий. — Ты… умеешь готовить?
Он выглядит оскорбленным, прежде чем пожимает плечами и отворачивается к столешнице.
— В моей семье умение готовить чуть ли необязательное. А теперь иди сюда и ешь.
Опускаюсь на стул, чувствуя себя гораздо более потрясенной, чем хотелось бы. И это вовсе не связано с похмельем, а с мужчиной на моей кухне.
— Спасибо. — Слова получаются неуверенными, однако они искренни; надеюсь, что он почувствует это.
В ответ получаю лишь отрывистый кивок, прежде чем он дважды проверяет, выключены ли конфорки на плите.
Беру вилку, когда он ставит передо мной чашку с кофе. Поднимаю взгляд и вижу, что он застегивает рубашку, успешно лишая прекрасного вида на его грудь.
— Мне нужно уходить. Я должен уладить кое-что.
— Ясно. — Почему я разочарована тем, что он уходит? Наверное, я ожидала, что он останется и будет приставать ко мне, как обычно. По крайней мере, толика надежды теплилась в душе.
Его глаза сужаются так, что кажется, будто он акула, которая только что обнаружила кровь в воде.
— Прозвучало так, словно ты хочешь, чтобы я остался, рыжая. — Низкий, хрипловатый тон доносится до меня, и я едва сдерживаю трепет, который он вызывает.
Отвожу от него взгляд и сосредоточенно запихиваю в рот яичницу. Не успеваю я проглотить, как одна большая рука опускается на стол, рядом с тарелкой. Мужчина наклоняется ко мне сзади и приближает рот к моему уху; его теплое дыхание обдает мою кожу.
— Не строй планы на вечер. После ужина.