— Я могу быть очень хорошим.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
БРОНСОН
«Мне действительно нужен хороший парень».
Ни хрена он ей не нужен. Она хочет меня. Просто рыжая еще не осознает этого.
Я скольжу другой рукой по ее лицу.
— Мне кажется, ты боишься признать то, в чем действительно нуждаешься.
Эти зеленые глаза вспыхивают огнем негодования, что мне до одури нравится.
— Ты вдруг стал знатоком в моих хотелках?
— Неа. — В ее взгляде мелькает удивление. — Просто думаю, что ты еще не осознала, что то, что тебе нужно, расходится с тем, что, как ты думаешь, тебе нужно.
Женщина саркастично отвечает:
— Да ладно? И что же мне нужно?
Не задумываясь, усаживаю ее к себе на колени. Дрожь сотрясает все ее тело, и она слабо цепляется за мои плечи, чтобы устоять.
Джорджия не понимает, что я никогда не позволю ей упасть. Что-то в этой женщине пробуждает неистовое желание защищать. Крепко прижимаю ее к себе, ее ноги расставлены.
— У тебя какая-то привычка лапать меня, — с фырканьем жалуется она. Но я замечаю, что она не делает попыток вернуться на свой стул.
Хочется верить, что она остается на моих коленях, потому что хочет этого, ведь вряд ли кто-то сможет заставить эту женщину делать то, чего она не желает.
Играю с кончиком ее длинного хвостика, сползшего на плечо. Когда я провожу кончиком пальца по шелковистым прядям, задевая ткань ее рубашки, она вздрагивает.
— Ты единственная женщина из всех встречавшихся на моем пути, которая не ведет себя так, словно до усрачки боится меня.
«Ты единственная женщина, которая не относится ко мне так, словно я чудовище».
Все остальные относятся ко мне как к какому-то спасителю или божеству. Обычно это благоговение или почтение в сочетании с изрядным чувством страха. Ведь они знают на что я способен.
Есть и те, кто избегает смотреть на меня прямо… из страха запятнать свою душу или еще какой-нибудь ерунды.
Она сухо смеется.
— Я боюсь тебя. Ты абсолютно ужасающий мужчина.
Рыжая и отдаленно не звучит убедительно.
— И как я это упустил, — бесстрастно заявляю я. Опустив голову, прижимаюсь губами к ее губам. — Ты определенно не боялась меня в пятницу.
Дыхание женщины сбивается. В следующую секунду она откидывается назад с затравленным выражением на лице и изучает воротник моей рубашки, как будто потом будет проверять на прочность.
Ее голос мрачен, но боль, прозвучавшая в нем, действует как удар в живот, нанесенный тяжеловесом.
— Я уже говорила тебе. Когда человек однажды предстает перед смертью, боязнь теряет свою действенность. — Наступает короткая пауза, после которой она едва слышно шепчет: — Вот почему кажется, будто я тебя не боюсь.
Не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так трудно сформулировать ответ. В конце концов, просто решаюсь ответить честно:
— Когда предстаешь перед смертью, очень многое становится ясным.