— Я расскажу быстро, только не перебивай. Здесь любая посчитает, что у меня слишком длинный язык. Но я с таким трудом не позволила отдать его в приют… - Ольга с улыбкой посмотрела на маленькое сокровище, лежащее в моих руках.
Пока закипал чайник, пока мы пили пустой чай без сахара, Ольга поведала мне историю Маруси Щукиной, дочки средней руки купца, сбежавшей из дома в шестнадцать лет с офицером, который оставил ее беременную. Маруся избавилась от ребенка, но не избавилась от надежды найти мужчину, за счет которого будет жить.
В итоге девушка прибилась к кабаре, пару раз съездила с любовником в Париж, и кличка «Маруська-француженка» прилипла к ней, как банный лист на разопревшую задницу.
А потом она встретила Петра, студента, в скором времени оканчивающего университет и по протекции родителей планирующего занять хороший пост в своей Тмутаракани. Петр сох по Марье, как лыко, забытое на заборе, а она все никак не могла понять: как удобнее его использовать. А еще, как назло, кавалеры получше не попадались.
Чтобы удержать любимую, Петр бросил учебу. А все деньги, положенные матерью на обучение, потратил на то, чтобы одеть, обуть, перевезти в съемную квартиру «дочь богатого мануфактурщика, сильно разозлившую отца желанием жить в России и оттого пребывающую в нищете и скорби”.
Я слушала, и у меня на затылке шевелились волосы. Я даже начала отряхивать их, думая, что это таракан. Не хотелось бы привести пару в деревню.
— Но как вы знаете, что это ребенок Петра? – спросила я, наверное, самое важное.
— Когда она прибежала сюда и рассказала, что беременна, они жили вместе уже несколько месяцев. Петр не то чтобы отпускал ее куда-то, он и дома не отходил от нее ни на шаг. Так вот она и плакала, и смеялась, тараторя что-то. Мол, не думала, что мне Бог даст после того греха, который сотворила с первым ребенком.
— А вы? – я настолько погрузилась в этот хоррор, что казалось, смотрю фильм с лихо закрученным сюжетом.
— Я посоветовала родить. Ведь Петр готов не только жениться, он все готов был сделать ради нее. И она согласилась… - и тут Ольга опустила глаза.
— А принесла его вам потому, что вы не дали его убить? – спросила я, снова заглянув в личико, словно списанное с иконы, и внутри будто бы перевернулось яичко в стакане воды.
Ольга молча закивала в знак согласия.
— Все верно. Я узнала, сколько времени требуется на дорогу, я уговорила всех, кто живет в этой комнате. Я умоляла, я стояла на коленях, чтобы его не выкинули к сиротам. Я знаю, что это такое. Я знаю все о сиротских приютах, - губы Ольги тряслись, крылья носа трепетали, а щеки становились розовыми.
— Все хорошо, вы большая молодец, Оленька, - я больше не чувствовала себя восемнадцатилетней девчонкой. Я чувствовала себя женщиной, прожившей прошлую свою жизнь полностью, а за ней еще одну. Я хотела обнять это несчастное дитя, сказать, что она сделала важное и святое дело.
— Вам нужно идти. Те, что сейчас проснутся, начнут клянчить денег за то, что терпели его. Вы слишком хорошо одеты для этого района, - Ольга зашмыгала носом, провела ладонями по лицу и встала, - сейчас я принесу покрывало. Есть еще пара пеленок.
Вернулась она через минуту, не больше. В руке ее был узелок размером с двухлитровую миску.
— Да, еще письмо. Оно вам, Надежда. Я отдам и документы, потому что надеюсь съехать отсюда. Как только дождусь денег.
— Вот, - я вынула из кармана приготовленные еще в экипаже, сама не зная зачем, десять рублей.
— Нет, вы что? Я его не продаю! – она выставила руки перед собой.
— А я не покупаю. Вы кормили и поили его, не работали, чтобы сидеть с ним, не дали его в обиду! Если бы здесь был его дед, он нашел бы и дал вам червонец! А еще, если вам что-то понадобится. Вдруг! У вас есть наш адрес. Это город, но на деле деревня. Там нужно много работать, но никогда не останешься голодным. Я жена его деда. Его бабушка, - посмотрев на младенца, я снова улыбнулась.
Глава 55
Хоть на улице и стало уже достаточно светло, туман еще не рассеялся. Выйдя на дорогу, остановила пролетку и попросила отвезти туда, где можно остановиться. Я понятия не имела, были ли уже гостиницы или надо было искать постоялый двор. Мне необходимо было сесть где-то, чтобы освободить руки от саквояжа и узла с пеленками.
Вынула из своих вещей теплый платок, завязала его вокруг себя через плечо, чтобы получилось что-то вроде кокона, и, потуже запеленав мальчика, уложила в эту получившуюся переноску. Нужно было решать что-то с едой для крошки.
— Барышня, вам, поди, поприличнее надо, с дитём-та? – возница повернулся и осмотрел меня, скорее всего , чтобы убедиться в моей платежеспособности.
— Да, получше, но чтоб не шибко дорого, - скромно ответила я.
— Тады в Димут повезу. Там ранеча едальня была, а чичас и нумера имеютси. Заездным домом Димута зовут. На Ледокольной. А нынче принялись набережной Мойки называть, - немолодой уже возница оказался разговорчив.
— Слушайте, мил человек, - обратилась я, вспомнив про письмо от Евгения. До последней минуты я не хотела к нему обращаться. Но стало страшно: вдруг гостиница дорогая, да и молока для ребенка тут не как в деревне: на каждом углу, - А вот этот адрес, он далеко от этого Димута вашего?
— Не шибко, - глянув в письмо, ответил мужик. Туда тоже надобно?
— Мне нет. а вот если туда съездите и дворнику на словах расскажете, что человеку передать и куда меня привезли, то заплачу, - уже и не думая, что заберет деньги и никуда, конечно, не поедет, предложила я.
— Могу, а чиво нет-то. Только ведь как бывает, девка… - он кашлянул и погладил подбородок, покрытый жидкой бородой, - Не всяк захочет новость такую узнать. С ребятенком-та, может, не надо было ехати?