Читать книгу «Крепостная» онлайн.

В итоге взяла пятьдесят. Страшили меня деньги в пути. Но понимала, что если приспичит, тут не позвонишь, не попросишь и на карту никто не переведет!

А еще, что немаловажно, я получила на руки свои документы, в которых я значилась Митрошиной Надеждой Дмитриевной!

Глава 48

В сравнении с Верхнеуральском, похожем на избу, где живут мастеровые, работяги, крестьяне и солдаты, Троицк показался мне нарядным будуаром.

Нет, не сказала бы я, что город был хоть чуточку похож на столицу! Просто здесь как будто все было подчинено порядку: и расположение улиц, и аккуратная, хоть и небольшая, центральная площадь, и чистые кованые мостики через речушки и ручьи. Если все эти вопросы решал городской голова, то за него я голосовала бы с превеликим удовольствием.

Контора нужной мне газеты представляла собой двухэтажное беленое здание с окованной железом дверью. Над крыльцом нависал козырек с железными завитушками, благодаря чему обитель прессы выглядела молодцевато, словно блеклый невзрачный паренек отрастил очень модные усы.

Тишина в здании стояла, как в библиотеке. Я представляла себе издательство местом, где шумно толпятся сотрудники. Но потом вспомнила, где нахожусь. А самое важное – когда!

Мужчина с приглаженными, даже можно сказать, чуть зализанными редкими волосами и усиками восседал за столом за единственной дверью после тесного тамбура.

— Добрый день, простите, что отвлекаю, - начала я осторожно, заметив, что он вовсе даже не занят, а рассматривает проходящих за окном людей, покручивая ус. – Я хочу подать объявление в газету…

— Срочное на послезавтра у нас стоит тридцать копеек, а ежели вам без разницы, когда – девять. Но срочное можно оформить из двадцати слов, а несрочное только из десяти! – быстро отчеканил он привычную ему информацию.

— Срочное. Как это сделать? – я присела на указанный мне стул.

— Диктуйте, а потом оплатите в кассе. Она за той дверью, - пером он указал на дверь: кабинет был проходным. Он, скорее всего, обычный секретарь. Но апломба в нем было, как у главного редактора Московского Комсомольца.

— Ищу художницу или художника для работы в мастерской. Умение писать миниатюры, переезд в Верхнеуральск. Оплата высокая. Жду желающих… - я задумалась над датой, учитывая, что выйдет объявление послезавтра и пару дней, которые нужно было дать людям на прочтение. – Жду соискателей в чайной на Елисейской, 13. С восьми утра до обеда, - закончила я.

— У вас больше слов, чем нужно. Может художника без художниц напишем. Нет женщин художниц, знаете ли… - важно заметил секретарь.

— А если я заплачу два рубля? – тихо предложила я.

— Хорошо, тогда оставим, - оплата больше чем в двадцать раз решила все проблемы.

Я оплатила два рубля, а еще записала адрес издательства, чтобы в случае необходимости не ездить, а писать письма. Между этими городами почта работала прекрасно. Два раза в неделю письма доставлялись в обе стороны.

На выходе я чуть не столкнулась с пожилой женщиной в шляпке и завязанной поверх нее дырявой шалью. Это было странным хотя бы тем, что на улице было почти лето. Шелковый платочек, подаренный некогда Евгением, был вполне уместен для этой погоды.

Она принялась извиняться, хотя виновата в нашем столкновении была я.

— Выметайтесь, я уже тысячу ра-аз ва-ам сказал, что нам не нужны ваши миниатю-ууры, - грозно и без какого-либо уважения закричал на старушку секретарь, как только между нами оказалась дверь.

Женщина что-то говорила, срываясь на плач, но мужчина то ли ударил по столу кулаком, то ли топнул. Дверь дрогнула. И начала отворяться. Женщина почти выпала из кабинета, и я ее снова поймала.

— Девонька, прости непутевую. Ноги не держат почти, - несчастная шарила по мне руками, словно боялась, что я ее сейчас отпущу, и она повалится.

— Идемте на улицу, вы там успокоитесь. Не плачьте. Вы не ударились? – я почти приподняла ее и вывела наружу. Она была легкой, как тринадцатилетняя девочка.

— Извините, простите, - торопливо повторяла она и часто сглатывала, словно горло ее было сухим.

На улице я рассмотрела женщину. Мне показалось, что ей не меньше семидесяти. Таких называют Божьими одуванчиками: седая, лицо в тонких, как мятая папиросная бумага, морщинках, опущенные уголки рта, тонкий нос и почти прозрачные, как небо, глаза.

Одежда ее на свету оказалась куда хуже, чем я увидела в первые минуты: тоненькое, протертое на локтях пальто было ей велико. Чиненые-перечиненые туфельки точно были насквозь мокрыми, потому что лужа перед крыльцом тянулась от двери и до дороги.

— Идемте, вот там есть скамья, - я указала на скамейки, тянущиеся рядком вдоль небольшой аллеи со все больше зеленеющими, свежими и ароматными липами.

— Мне до дому нужно. У меня там собачка и пара котиков. Но положенных мне пяти рублей на месяц хватает только на уголь и еду. Муж мой умер три года назад, - медленно, но красивым и четким голосом рассказывала она, пока мы шли к скамье.

Фирс увидел меня с дороги, махнул рукой. Я махнула в ответ, и он успокоился.

— Значит, вы живете совсем одна?