Стол накрыт был как-то очень даже богато: раба Божья, крещёная и наречённая Кларой, просила то рыбы, то икорки соленой, то перепелов с черносливом. Петр потакал этой змее во всем и гонял Нюру с Глашей то на рынок, то за речку в рыбацкую деревню. А чтоб икру купить, заставил Фирса аж в Троицк гнать.
— Вам виднее, барин, - сквозь зубы ответила я, меняя тарелки перед подачей сладких пирогов на обед.
— Коли при супруге моей оставить, так я не против. А батюшке-то к чему молодая прислуга? – Петр вальяжно расселся за столом, покачивая носком ботинка батюшкино кресло. Много было в этом движении. И мне хотелось сначала с размаху размозжить об его голову кувшин с молоком, а потом рассказать, что завтра его ожидает такой сюрприз, от которого улыбаться он как минимум год не будет.
— Осипу Германовичу спину лечу то и дело. Он без меня не справится, - кротко ответила я и моментально сжала зубы, повторяя про себя, что скоро конец придет этой мышиной возне.
— Куда как справится, Надя! – посерьезнев, заявил Петр. – Завтра к вечеру доктор приедет. Я лично письмо отправил в Троицк. У нас остановится. В той комнате, где ты живешь. Так что после обеда собирай свои пожитки и иди на все четыре стороны, - глаза этого молодого тунеядца светились таким азартом, что я с трудом сдержалась.
— Как скажете, барин. Я пока могу в мастерской пожить. Николашка подвинется, - улыбка чуть коснулась моих губ, но Петр понял мои слова, как информацию о наших с этим самым Николашкой отношениях, и ноздри его раздулись, как у павиана.
— Заеду я к нему, расскажу, что ты за птица, Надя, - медленно прошипел Петр, а я глянула на его зазнобу.
Клара смотрела то на меня, то на мужнин башмак, подскакивающий, словно хозяин его вот-вот готов был пуститься в пляс, да положение не позволяло.
Все она понимала, профурсетка столичная. На нее у меня были тоже планы. Вернее, план, по которому вывести ее на чистую воду хотелось. И чтобы обезопасить усадьбу, и чтобы Петр не сильно гордился связью с француженкой.
Мстительной я не была никогда, но как представлю, что Наденька, чистая душа, хохочет, глядя с небес на его ошалелые вылупленные зенки, готова была придумывать и придумывать новые препоны его задумкам.
С тем и спать ушла. А собирать мне было нечего по сути. «Мне собраться, только подпоясаться». Уйду вроде как в мастерскую, а к обеду барин заберет и в храм отвезет.
Даже заснуть не могла полночи, представляя, как вернусь в дом полноценной хозяйкой и куда полетят перья Кларкины. И со шляп, и с ее тощей шеи.
И снилась мне Надя. Видела, как себя в зеркало, да только на улице. В шубейке новой, а не с заплатками, которую ношу. Снежки кидала в меня и хохотала. Так заливисто, что проснулась оттого, что сама смеюсь. И солнце с самого утра в окно, будто весна и правда заторопилась.
Хороший знак, как есть хороший!
Глава 37
Утро моей новой предзамужней жизни началось с дикого ора в гостиной. Кто мог подняться в такую рань и учинить склоку, я даже не представляла. Понимая, что сейчас на глаза Петру лучше не попадаться, чуть приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
— А кто еще поедет в Троицк? Я? – с вызовом кричал Петруша, то появляясь в дверном проеме за коридором, то, исчезая, снова мерил шагами гостиную. А вот его собеседника я не видела и не слышала.
— Барин велел утром его дожидаться: по делам поедет, - сначала я услышала спокойный голос Фирса, а потом увидела и его. Он вышел из гостиной и шел в мою сторону. На ходу показал мне, чтобы я скорее закрыла дверь и не высовывалась.
— Да какие у него дела? Он ходит с трудом! Доктор приезжает к вечеру. Ты как раз туда и доберешься! А обратно ночью! Отцу врач нужен! – младший Митрошин голосил, как дурная баба. Выводило его из себя то, что Фирс больше не считает его за хозяина.
— Барину виднее, Петр Осипыч! Виднее… - Фирс прошел мимо моей двери, и я услышала, как хлопнула задняя дверь.
«Господи, хорошо, хоть Фирс с мозгами да не боится этого самодура!» - подумала я и принялась складывать в мешок свои пожитки. Их лучше было оставить у Глафиры в избушке. А то уйдешь в церковь, вернешься, а эти припадошные все вещи выкинут.
— Надя, открой, - шепот за дверью вывел из задумчивости, и я поторопилась впустить Нюру. Видно, она не хотела стуком привлекать к себе внимания.
— Собрала я все, отнесешь к Глаше? – я указала на мешок и тяжело вздохнула.
— Отнесу, милая, давай сядем на дорожку. Ты ведь за всех нас это делаешь, Надюша, - Нюра присела рядом со мной на кровать и обняла. Такое тепло и участие я чувствовала только от Веры, моей такой далёкой теперь подруги. Единственной, хоть и встреченной во взрослом возрасте. И сейчас в душе по чуть начал оттаивать страх, добавившийся за утро.
— Мы им барина не отдадим, Нюр. И Фирс какой молодец! Дал отпор Петрушке. Я сейчас до мастерской пойду. Там отсижусь. А вы за Осипом присмотрите, да отправьте его к обеду. Буду ждать, - я уверенно встала и пошла к выходу.
— У тебя ить маковой росинки во рту не было с утра, - вдруг зашептала и засуетилась Нюра. – Чичас я булочек вчерашних соберу. С Николашкой почаёвничаете! – Нюра выбежала вперед меня, не забыв прихватить мешок.
Николашка, как бы то ни было странно, обрадовался моему раннему приходу. Спал он здесь же, в пристрое за мастерской. За печью места хватило как раз на лежанку размером с односпальную кровать, стол и пару табуреток. Готовил он тут же, судя по закопчённым котелкам, прямо в печи.
— Айда в тепло. Темно ишо, а я рано подымаюсь, печь топлю, а потом снег чистить, - он суетился, закидывая постель и придумывая, куда меня усадить.
— Не было ночью снега. Подморозило. Хорошо на улице. Скоро настоящая весна придет! – я прошла в мастерскую, чтобы ему не мешать.
— Я ить красок привез, как барин просил. Сама ли чо-ль рисовать будешь? Где наумелась? – сунув котелок с водой в печь, где вовсю горел огонь, он поправил рубаху, подтянул пояс и стал мяться в проходе.