Я прошла мимо шуб и малахаев и остановилась у плохо расписанной деревянной посуды. Краска начинала трескаться, лаком изделие покрыто не было. Использоваться такая «красота» должна была лишь для украшения купеческих домов и барских усадеб, коих было в Верхнеуральске не больше десяти.
Вот у этого продавца работа спорилась: трое тучных и пара тощих мужиков в пальто с меховыми воротниками торговались со щуплым китайцем активно. Были тут высокие деревянные банки с туго притертыми крышками, шкатулки, вазы, стаканы и большие, похожие на риштанские ляганы, тарелки.
Постояв несколько минут, я поняла, что это купцы. Сюда они приезжают, чтобы скупить это добро, раскрашенное на китайский манер: и правда, драконами, райскими птицами и цветами. Петухов на посуде я не нашла.
Не нашла я петухов, впрочем, и на платках. Один их них – черный с красным и всеми его оттенками я даже примерила. В зеркале с потрескавшейся амальгамой я рассмотрела, что мои темные волосы, покрытые этой красотой, словно сделались еще более блестящими, а лицо стало белее. Я походила в нем на дорогую куклу и впервые для себя отметила, что Наденька очень красивая девушка, коли правильно подчеркнуть ее красоту. Серая шаль делала мое новое лицо неряшливым, будто неумытым. Горчичного цвета платок, торчавший из-под шали, менял цвет лица на зеленоватый.
— Красивый девушка с платок китайской ручная работа. Шаль некрасивый, а платок сразу богатый муж найдет, - певучий и несколько гортанный голос китайца не врал. И я смотрела в зеркало на новую себя, как зачарованная.
— Нет у «девушка» монеты нужной, хороший человек, - стянув роскошества из Поднебесной и опустив плечи, ответила я и отдала платок, струившийся в руках, будто холодное растительное масло, хозяину.
— Потом приходить. Мансуй-Лу привозить его снова, не продавать, держать для тебя, Темноглазая Луна, - снова отвесил мне бесплатных комплементов представившийся именем Мансуй-Лу китаец.
— Не приходить я больше, не покупать, Мансуй-Лу. Долго у меня деньги не появятся, - тихо ответила я, отвернулась, чтобы отойти подальше от этой красоты, и моментально уткнулась лицом в шерстяное пальто.
— Надежда! – голос этот мне был уже знаком. Я подняла голову и увидела своего знакомого по утреннему лежанию в сугробах.
— Евгений? – если бы я не оказалась почти лицом к лицу с этим человеком, то ни за что не узнала бы. Сейчас лицо его было открыто и стало видно огромное красное и чудовищно яркое родимое пятно, будто специально отделяющее идеальным полукругом нижнюю часть лица от уха до уха, как раз по нижней черте губ.
— Да, это я, - он заметил мой удивленный взгляд, а потом, наверное, разочарование, и поторопился поднять меховой воротник.
Я и правда в какой-то момент подумала, что Бог невероятно плохо и жестко шутит: ведь портить пятном такое красивое, словно сошедшее с картины лицо – кощунство!
— Вы тоже решили посмотреть, что здесь продают? – моя улыбка и слишком уж изменившееся поведение даже дурак бы понял, как попытку отвлечь от того, что произошло минуту назад. Я беспомощно выдохнула.
— У меня были дела в гарнизоне, а потом я увидел вас, Надежда, - он, в отличие от наших утренних встреч, чувствовалось, хотел уйти скорее, но воспитание не позволяло послать меня к черту и идти дальше.
— А я и не узнала бы вас… вы же… в этом малахае… - я совсем растерялась и не знала, что говорить дальше. - Рада была увидеть. Нам пора, дома дел много, - опустив голову, я поторопилась ретироваться, ругая себя за свое неловкое поведение.
Обернулась я, лишь когда дошли мы до широкой, накатанной телегами по льду дороги.
Евгений что-то обсуждал с тем самым китайцем. Высокий, в хорошем дорогом пальто, без шапки, как модно было нынче молодым людям ходить в свете. Прямой и… наверное, считающий себя уродливым.
— А хто это, Надя? – прицепилась ко мне Глафира. - Чаво это у него с ликом-т? Обжогси или болезь какая?
— Рождаются люди с такими вот пятнами, Глаша. Родимое пятно называется. Редко бывает на лице. А вот видишь, не повезло человеку, - не вдаваясь в подробности, ответила я.
Шли мы обратно быстро. Я была настолько погружена в свои мысли, что и не заметила, что метель уже во всю хозяйничала на улице.
Глава 24
— И что теперь делать? Как он мог поступить со мной так? – донеслось до меня, как только мы с Глафирой вошли в дом с черного входа. Замерев на пару минут, я соображала, как поступить и как пройти в комнату так, чтобы остаться незамеченной.
— Беснуется барин молодой. Вот ведь как змея эта его обходила! – с чувством прошептала мне в ухо Глаша.
— Тихо иди в комнату. Я за тобой, - подтолкнув ее в коридор, пошла следом.
— На что он надеется? Что я, молодой, полный сил мужчина, буду сидеть рядом со стариком в этой дыре? На что он надеется? – услышала я, прикрывая за собой дверь.
Раздеваться пришлось в комнате. Наши пальто и валенки всегда хранились под лестницей на чердак. Но Глаша не умеет раздеваться тихо. Да и Петр ходил по гостиной, как разъяренный лев, и мог заметить нас в конце коридора.
Я села на кровать и выдохнула. «Интересно, а барин тоже вернулся?» - подумала я. Петр ведь не с ним говорит и не со своей кикиморой точно. С ней он сюсюкается. А слугам до одного места его переживания. Выходит, или мучит своего слугу плохой драматургией, или один выплескивает свои эмоции.
— Ну и пусть маленько пар выпустит, - прошептала я и заметила, что в комнате темно. Из-за метели неба не было видно вообще. Я разожгла керосиновую лампу и уставилась в окно. Мне была видна тропинка к кухне и бесконечное белое пространство дальше нее, а там, за забором, было ощущение - начинается открытый белый космос.
— На пару дней точно из дома теперь не выйти, - тихо подвела я итоги увиденному и прислушалась. До ужина была еще пара часов.
Осмотрелась и поняла, что заняться в комнате нечем. Вспомнила, что оставила корзинку с вязанием на окне в гостиной. Еще при домне всегда она хранилась там за шторкой. Но выходить в гостиную я не собиралась.