Читать книгу «Крепостная» онлайн.

— А ты куда это снарядилася? – Глафира, похоже, забыла уже о том, что до этого чистила посуду и, не закончив, вытерла руки.

— Хочу в город сходить. Надоело мне дома сидеть как сыч. Говорят, киргизы да китайцы привезли товары свои. Несколько лавок, что им торгуют, сейчас полны диковинами разными, - я встала и надела на голову шаль.

— Вот и правильно. А я тоже с тобой пойду. Давно из дому не выходила. Чичас я, только валенки передену. Жди меня, Надьк, - с этими словами Глафира накинула плохонькую обдергайку, бывшую когда-то пальто с меховым воротником, а сейчас обрезанную чуть ниже бедра, затертую до блеска куртку .

— Ураган, а не девка, того гляди на три части порвется от раздору сердешного, - Нюра глянула на брошенную подругой работу и хихикнула. Я радовалась, что бессмысленная вражда меж ними закончилась, а мудрая, хоть и громкоголосая Нюра приняла девушку такой, как она есть.

А вот про «сердешный раздор» я планировала попозже еще переспросить. Глафира наша, хоть и хищный, но цветок, по сути. Как бы не нарвалась на какие неприятности.

Глава 23

Зная, что барин задержится в мастерской, а с этими разборками с Петром тем более, я решила потратить время не в ожидании. Осень и начало зимы были так насыщены событиями, да и привыканием в обстановке, что я в город выходила всего раза три.

За все свои выходы я не увидела ни одного полностью каменного, не то что кирпичного дома. Зато выяснила, что есть целых пять кожевенных заводов, два салотопенных, винный, кирпичный и чугунно-литейный!

Места здесь были сплошь исторические. И одну такую совершенно правдивую историю, подтвержденную Осипом, рассказывал старик из деревни:

— В мае 1774 года Пугачёв был в 50 верстах от Верхояицкой (первое название Верхнеуральска. Река Урал называлась Яик) крепости в Белорецком заводе, жители которого признали его Императором Петром III и лили ему пушки и ядра, - потирая белоснежную бороду, он качал головой и охал, давая всем понять, что годы жизни его уходят корнями черт-те куда.

Верхнеуральск делился на город и слободы: казачью, где размещался тот самый казачий полк и стояла крепость, и татарскую слободу. Домов в этих деревеньках было не больше тридцати в каждой.

Казачью слободу чаще называли форштадтом, и была она как раз на другой стороне нашей Урляды. В месте, где можно было летом переправиться на тот берег, и стоял рынок. Нюра рассказала, что городской летний торжище богаче, удобнее, но зимой киргизы и китайцы почему-то вставали именно на малом рыночке у того самого форштадта.

Этот располагался на небольшой площади, хотя и площадью плохо вычищенный от снега «пятачок» назвать было нельзя: место не больше трехсот квадратных метров, густо утыканное наскоро сколоченными юртами, в которых сваливался скарб. Квартировали «иностранцы» исключительно на территории казацкой слободы, что мне тоже было непонятно.

— А ишшо, говорят, китайцы девок наших обхаживают: подарки дарят, платки шелковые, - активно жестикулируя, Глафира всем сердцем и всей своей горячей речью старалась описать красоту тех самых китайских платков с петухами.

Я не была уверена, что китайские мастера так любят эту птицу, и почему-то мне приходили в голову только драконы. Но спорить или даже вступать в диалог о тряпках я не собиралась.

— А чего это они после обеда торгуют? Всегда ведь рано утром рынок, - поинтересовалась я, чем ввела Глафиру в ступор.

— Хто их знает, безбожников, Надя. У их ведь и глаза до сих пор не во всю ширину открыты. Говорят, они видят, как мы видим, коли в щель смотреть, - донесла до меня полушепотом очередную «истину» моя недалекая подруга.

— Ну да, ну да, Глафира, а рождаются они из яйца! – добавила я, но замолчала, увидев установленные прямо в снегу то ли юрты, то ли вигвамы.

— Да ты чоооо! Вот не знала я-аа! – абсолютно серьезно протянула Глаша.

— Да пошутила я, Глаша, нельзя же верить таким глупостям! – уже не выдержала я.

Тем временем я увидела и товар, разложенный прямо на расстеленных на снегу ярких тряпках. Впервые за время пребывания тут у меня загорелись глаза от этой цыганской разноцветицы.

Были здесь и ковры, и шелковые ткани с искусно нанесенными на них красками. И посуда, покрытая яркой акварелью, и меховые шубы и шапки.

Глаша, словно муравей, ведомый грибком-кордицепсом, полностью парализующим разум, брела в сторону юрты, возле которой лежали на ковре, висели на деревянных рогатинах и валялись в небольших сундуках немыслимых форм, размеров и цветов бусы и прочий бабский «разрыв сердца».

Я прошла за ней и посмотрела на свою падкую на яркие украшения подругу. Она замерла, а казалось, покачивается чуть заметно в такт резкой, характерной азиатской речи.

Продавец, видимо, знаком был с этой женской аудиторией и весело рассказывал ей что-то на смеси его родного и русского, но вставать и показывать не торопился. Денег у крепостных на украшения не было, а богатые не торопились скупать этот «вырвиглаз». Частыми покупательницами были купчихи с дочками.

Такие вот как раз стояли сейчас рядом с Глашей в количестве трех. В руках у них были яркого кораллового цвета бусы и шпильки для волос со стекляшками.

Глафира стреляла глазами ярче, чем блестели похожие на бутылочное стекло камни.

— Вот пойду весной подработать на поле и куплю себе столько, что носить не смогу, - шепотом, но с интонацией клятвы прошипела она и, наконец, немного обмякла.

— Зачем оно тебе, Глафира? Лучше платье хорошее справить, обувь: а то все лето в лаптях бегаешь, - в пустоту бездонного космоса ее разума сказала я.

Глаша обернулась, но я поняла, что она меня не слышит.