Это и раздражало Глашу, которая всегда появлялась в кухне, когда там была я. И вечно у нее были причины, хоть и такие глупые, что дураку бы стало понятно.
— А ты попроси. Меня же барыня учила, как мазать, по каким линиям на теле, как сильно давить. А Фирс и не знает этих тайн! – не унималась я, заметив, что Глаша вошла с ведром воды, хотя ее и не просили о помощи.
— Ты чего? Когда надо, не допросишься! А чичас пришла и воды принесла! – заметив Глашу, Нюра уперла мокрые руки в бока и уставилась на нее.
— Ну, коли ты помощь не принимаешь, то она потом и не принесет, - я попыталась заступиться за свою блаженную подружайку, явно пришедшую по мою душу.
— Барин там… - мотнула головой в сторону дома Глаша, - мычит, как телок. И в гостиной слышно. Слезы на глаза накатываются! Надо спасать его, Ню-урк! – Глаша начала переходить в режим голосового воя над покойником.
— Дело говорит Гланя. Коли сляжет, кому мы тут нужны? Все пропадет! – подтвердила я так вовремя начатое нытье Глаши.
— Ладно, айдате отсель. Кликни мне Фирса, уговорю его, - Нюра вытерла руки о передник, сняла его, бросила на табурет и принялась прилаживать выбившиеся из косы пряди.
Дома, в тишине, разбиваемой только мерным тиканьем часов, слышалось и правда, как сказала Глаша, мычание.
К барину в комнату входить было строго запрещено. Я ходила из угла в угол, надеясь, что Нюра уговорит Фирса.
Глаша привела его сама. Наверное, проводив к Нюре, ждала у кухни.
— Пустое это, Надя, пустое. Чего его мучить. И так третью ночь не спит!
— Скажи Нюре заварить зверобой. Он воспаление снимает. Пусть туда хвоща добавит и чабрец! – твердо приказала я Глаше. - А мы с Фирсом пойдем барина напором брать. Защемило у него опять. Надо хотя бы снять защемление пока боли. - вслух я проговорила зря, потому что Фирс уставился на меня, как на сумасшедшую.
— Ладно, - проводив взглядом Глашу, Фирс постучал в дверь спальни и, заглянув, кашлянул. В ответ ему было мычание.
— Идем, - я распахнула двери и, не спрашивая, прошла в комнату, подтолкнув перед собой сомневающегося мужчину. Домна научила меня здесь одному: не надо спрашивать. Надо приказывать. Мужики эти: что один, что другой, по сути, жили у нее «под каблуком». И пока не опомнились, нужно было брать «быка за рога».
— М-а-э, - проскрипел барин и, попытавшись обернуться к нам, часто задышал, поймав очередной болевой укол.
— Вот вам, барин, говорила уже, что нам ваше здоровье выгоднее, чем вам самим. Повторюсь еще раз при Фирсе, чтобы подумал, коли в следующий раз такое сотворите, - важно пройдя к постели, я указала Фирсу на одеяло. Отвернулась, пока тот поднимет длинную рубаху на барине и накроет весь его стыд одеялом.
— Сейчас мы вместе аккуратно его перевернем. Так, чтобы ноги выпрямил. Только о-очень медленно. Я держу за плечи, а ты тяни ноги, - приказала я, и Фирс моментально выполнил. Я про себя поблагодарила ту самую идею с женским верховенством, пришедшую мне на ум недавно.
Густо намазав спину и поясницу вонючей мазью, купить которую удалось только на рынке у киргизов, я принялась гладить, чтобы разогреть напряженные мышцы. Пока болевой синдром не снят, особо стараться нельзя. Но разогретые мышцы куда охотнее расслабляются, а значит, и нерв скорее отпустит.
Почувствовав под руками расслабляющиеся и становящиеся мягкими мышцы, услышала и ровное дыхание.
— Заснул! – радостно прошептал Фирс. - Как есть заснул! Две ночи уже мучается, - в глазах мужика сверкнули слезы.
— Больше не скрывай, Фирс. Ты сам не знаешь, по каким мышцам гладить, - я поучительно зыркнула на него, и он выдохнул.
— Чего это такое, эти мышицы? – переспросил он.
— Корову колол? Ну вот. Там мясо видел, собранное в мешочек?
— Видал! И сухожилия знаю.
— Вот это мясо и есть мышцы. И между ними где-то зажало нервы, - как ребенку, не вдаваясь в серьезное объяснение, поведала я.
— Не понять мне там ничего, ведь не лекарь я. А ты где такому научилась? – Фирс неуверенно посмотрел на меня, будто начиная в чем-то подозревать.
— С барыней мы как-то ездили в Троицк, - решив идти ва-банк, начала я и тут же замолчала.
— А! На ярмарку! – сам подсказал Фирс.
— На нее! И там был лекарь этот…
— Верно, там много всяких. Барыня особливо те ряды хивцев да бухарцев любила, - Фирс присел на край табурета, и я заметила в его голосе тоску по барыне. Глаза будто заволокло туманом и вот-вот должны были заблестеть от слез. Я отвернулась, продолжая гладить поясницу.