Вперед проходит высокий мужчина в возрасте. По повадкам заметно, что в данной области работает давно. На руках перчатки, на ногах бахилы. За ним следует молодой эксперт с фотоаппаратом наперевес. Через минуту подзывают нас. В кабинете Суслова, как всегда, душно, указываю на окно, чтобы открыли. Некого уже простуживать. Картина маслом! Михаил лежит лицом на столе. Весь затылок разворочен, стена рядом запачканы кровью и мозговым веществом. Для верности он вставил пистолет в рот. Вот тот лежит рядом со стулом на ковре. Ближе не подхожу, чтобы не наследить. Первый спец тщательно снимает отпечатки, осматривает тело, второй скрупулезно все фиксирует на камеру. Грибанов сам ведет протокол осмотра. Первый официальный документ. Копией поделимся с МГБ.
— У него что-то в руке, Леонид Ильич.
Твердым голосом указываю:
— Она нужна мне. Достаньте аккуратно!
Через минуту кусок бумаги у меня в руках. Сбивчивый, непохожий на обычный почерк:
— «Прости, Леонид. Иначе не мог…»
«Вот дьявол! Так просто сдался или что-то произошло?»
На плечи внезапно наваливается огромная тяжесть. Отчего-то ощущаю дичайшую ответственность за произошедшее. Сам же и подталкивал. Они же тут все расслабленные, не ожесточенные. Раньше боялись Хозяина, сейчас только потерять синекуру. Тьфу ты! Наше поколение ругают, но мы девяностые пережили и на кишках страну вытолкнули в будущее. Детей вырастили и выучили, они живут в совсем ином мире благодаря нам. И неплохо, кстати, живут.
Не сразу замечаю шум в приемной. В проеме появляется голова Цвигуна.
Он моментально оценивает обстановку:
— Товарищ Первый, мы можем приступать?
— Конечно! Копия осмотра сейчас будет готова. Материалами с вами поделятся.
Глава МГБ уж просек, что мои люди сами будут работать, но большую часть дел вести его ведомству.
— Прокуратуру вызывать?
— Зачем? Самоубийство. Откуда у него пистолет? Он оружие не любил.
— Это наградной Токарев, товарищ Первый.
Следом в дверь пропихивается Черненко, замечает труп, ахает и падает назад.
— Уведите его в кабинет! И медика туда. Из здания никого не выпускать. Работайте, товарищи, я у себя.
То ли мой уверенный голос, то ли осознание случившегося так подействовали, но ни капли паники я не заметил. Деловитость, упрямство в достижении цели. Около лестниц на этажах выстроились МГБшники в новой синей форме. Они беспрекословно пропускают моих наверх. Грибанов задержался, чтобы переговорить с коллегами. У них немного разные планы и следует их согласовать. Помощник в приемной бледен. Что за хлюпики!
— Чаю!
Уже в кресле понимаю, что я наделал. Миша, что же ты так? Надо было отправить его в санаторий. Поговорить, убрать временно с должности. У меня только что отрубили правую руку! Никогда не любил Суслова, да и не дружили особо, в рамках работы общались. И сейчас нам не до сантиментов. Но товарищ он был порядочный, настоящая опора в партии. Что же до его тараканов в голове, то с ними бы разобрались. Зачастую второй человек в партии был для меня лакмусовой бумажкой. Что можно и что нельзя в данный момент осуществлять. Как я без него дальше? Кто будет вести съезд? Что делать?
Мне приносят чай с лимоном и неизменными сушками. В задумчивости ломаю их руками, не замечая, как они крошатся на одежду и пол. Затем перехватываю взгляд Медведева и тянусь к стакану.
— Позови, пожалуйста, Грибанова.
Офицер исчезает в приёмной, слышна работа рации. А что я прохлаждаюсь, надо Президиум собирать! И как назло, Черненко выбыл! Набираю знакомый номер Кириленко:
— Сидишь? В курсе? Мухой ко мне! Секретаря ко мне пропустить.
Сидим уже втроем, хлебаем обжигающий чай. После оглушительного понимания случившегося, сантименты отбрасываю в сторону и начинаю наступление:
— Андрей Павлович, готовьте Президиум. Как только Константин Устинович придет в себя, вызывайте всех в Москву.
Кириленко уже отошел от потрясения и суховато деловит:
— Понял. Сейчас же начну обзванивать.
— Повестка на тебе. Официально Секретарь ЦК КПСС умер на работе. Причину придумаем. Что у него с болячками было?