Читать книгу «Генеральный попаданец 3» онлайн.
По окончании совещания Устинов, Смирнов, Громыко и Гречко пошли к начальственному выходу, а присутствовавшие на совещании первый заместитель начальника Генштаба М. М. Козлов, заместитель заведующего Отделом оборонной промышленности ЦК Н. Н. Детинов и я направились к другому выходу, и тут нас догнал помощник Брежнева Александров. Он сказал, что Леонид Ильич просил всех нас задержаться и подумать, нельзя ли все же найти какие-то компромиссные решения по спорным вопросам. Вчетвером мы проработали почти всю ночь, и кое-что придумали. По настоянию Александрова все мы завизировали подготовленный документ с условием, что он не будет докладывать его Брежневу до тех пор, пока Козлов, и я не согласуем его утром соответственно с Гречко и Громыко. Однако, когда утром я попытался сделать это, Громыко не стал смотреть документ и слушать мои объяснения, сославшись на то, что после вечернего совещания, на котором условились придерживаться прежней позиции, Брежнев ему не звонил, а «чего там придумал Александров, меня не интересует». Еще резче «отбрил» Козлова Гречко. Но когда вслед за этим мы все вновь собрались у Брежнева, то оказалось, что Александров в нарушение договоренности уже передал своему шефу ночной документ. И Брежнев начал совещание словами, что он полностью согласен с подготовленными по его поручению «новыми предложениями Министерства обороны и Министерства иностранных дел». После такого вступления ни Гречко, ни Громыко, которым были розданы копии документа, не решились дезавуировать действия своих подчиненных, тем более что особого «криминала» в документе они не обнаружили.
По горячим следам Громыко ничего не сказал мне по этому поводу, но через несколько дней у нас состоялся малоприятный разговор. Не повышая голоса, он выразил «непонимание» того, какими мотивами я руководствовался, готовя «за его спиной» те предложения для Брежнева: «Раньше я не замечал такого за вами, но если вы думаете таким образом обойти меня, то должны понимать, что мы с вами в разных весовых категориях». Я был искренне удивлен таким ходом его мыслей, о чем и сказал ему, объяснив действительные обстоятельства появления того документа. Примечательная деталь. Громыко не стал затевать разговор в своем кабинете с многочисленными телефонами, а сделал это в зале заседаний коллегии, оставив там меня после очередного заседания, да еще отойдя со мной в дальний конец зала, подальше от председательского стола, на котором тоже стоял один телефонный аппарат.
Наряду с недюжинным интеллектом, которым его одарила природа, самой сильной стороной Громыко как руководителя дипломатической службы великой державы являлся высокий профессионализм. Обладая огромным багажом знаний, необходимых в повседневной работе, и поразительными аналитическими способностями, он больше всего ценил наличие того и другого также у своих коллег и подчиненных.
Бывали ли у Громыко ошибки в суждениях (помимо случая с вводом войск в Афганистан, о чем говорилось выше)? Конечно, как у всех нас, хотя и реже, чем у других. Вспоминается, например, такой давний случай. В 1959 году в Женеве проходила встреча министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции. Соединенные Штаты там представлял госсекретарь Гертер, сменивший незадолго до этого Даллеса, ушедшего в отставку в связи с серьезной болезнью. В это время Даллес умер, и Громыко сообщил в Москву, что встреча четырех министров прерывает свою работу, так как его коллеги вылетают в Вашингтон для участия в похоронах. А заканчивалась телеграмма Громыко словами: «О нашей поездке в Вашингтон вопрос, разумеется, не возникает». На хозяйстве в МИДе тогда оставался В. В. Кузнецов, а в Отделе стран Америки — я. В отделе мнения разделились — одни считали, что действительно на похороны злейшего врага СССР Даллеса нашему министру лететь не стоит, но другие, в том числе я сам, придерживались противоположного мнения. С ним я и пришел к Василию Васильевичу Кузнецову, который, переговорив по телефону с Хрущевым, находившимся в тот момент с визитом, по-моему, в Югославии, направил от его имени телеграмму Андрею Андреевичу с указанием вылететь в Вашингтон, мотивируя это тем, что «такой шаг будет положительно оценен американской общественностью».
Нередко спрашивают и о том, был ли Громыко «государственником» или «идеологом»? В ответ на такую постановку вопроса могу однозначно сказать, что он был государственником в том смысле, что во всей своей деятельности заботился именно об интересах государства. Громыко не был идеологически зашоренным, но он сформировался как государственный деятель в такие времена, когда не мог не остерегаться того, чтобы какие-то его слова или дела могли быть истолкованы превратно, как не соответствующие «установкам партии». Он, когда считал необходимым, твердо отстаивал свою точку зрения. Но если принималось решение, расходящееся с его точкой зрения — будь то вопреки его возражениям или потому, что он сам отступил по какой-то причине от ранее занятой позиции, — впредь Громыко вел себя так, будто всегда считал правильным именно то, против чего еще час назад возражал. При этом нередко находил даже более весомые аргументы в пользу принятого решения, чем его инициаторы. И строго пресекал всякие рассуждения по поводу неправильности принятого решения. Такая степень «перевоплощения» поражала меня. Все мы, конечно, подчинялись принятым решениям, но все же с большим рвением выполняли обычно те решения, которые нам казались правильными, чем те, которые противоречили нашим взглядам. Для Громыко это было исключено.
Но со временем, по мере накопления очевидных свидетельств ошибочности принятого решения, удавалось побудить его, не говоря опять-таки прямо о допущенной ошибке, попытаться обосновать перед ЦК необходимость принятия нового решения «ввиду изменившихся обстоятельств». Или, если сумеешь изобразить дело так, будто новое решение потребовалось потому, что прежнее «выполнило свою задачу», — это считалось особенно удачным. Сам он прекрасно понимал, конечно, истинный смысл такой словесной эквилибристики.
Громыко был не только убежденным сторонником разоруженческой линии в нашей политике, но и, пожалуй, главным генератором идей в этой области. Был напорист в проведении этой линии в общеполитическом плане. Вместе с тем, когда дело доходило до выработки конкретных позиций и если военные упорно сопротивлялись тому или иному предложению, он обычно не шел на конфликт с ними. За редкими исключениями он не одергивал, а скорее поощрительно относился к тому, что я и другие представители МИДа проявляли конструктивную активность при обсуждении с военными этих вопросов. И если, скажем, Гречко или потом Устинов жаловался ему, что «твои ребята давят на моих», то он, поинтересовавшись у нас, в чем там дело, чаще всего не пресекал наших попыток отстоять мидовскую точку зрения. И всегда был доволен, когда в результате такой предварительной проработки появлялись уже согласованные позиции.
Однако если выработать совместные позиции не удавалось и ему докладывались «разногласные» варианты, то обычно Громыко в конечном итоге соглашался с вариантом военных, мотивируя это тем, что на них лежит главная ответственность за оборону страны. Думаю, это объяснялось не только его нежеланием конфликтовать с военными коллегами; наверное, у него самого тоже проявлялся синдром военного поколения — горькая память о 1941 годе. Громыко не хотел, чтобы при каких-то обстоятельствах в будущем кто-то мог упрекнуть МИД в том, что он, мол, «разоружил» страну.
Неимоверные перегрузки, которые на протяжении десятилетий приходилось переносить Андрею Андреевичу, со временем стали сказываться на состоянии его здоровья. Достоянием широкой гласности стал случай, когда он потерял сознание во время выступления в Генеральной Ассамблее ООН, но такое случалось не однажды. Он старался не показывать своего плохого самочувствия и, когда требовали обстоятельства, работал с прежней энергией и отдачей. Но мне было известно, хотя и не от него самого, что со времени кончины Брежнева в ноябре 1982 года Андрей Андреевич хотел бы занять пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, то есть номинального главы государства, повседневные обязанности которого, однако, не шли ни в какое сравнение с нагрузками министра иностранных дел. По причинам, о которых говорилось в главе 12, этого не получалось. Когда же на мартовском (1985 г.) пленуме ЦК КПСС с предложением об избрании Генеральным секретарем М. С. Горбачева выступил именно Громыко, мне сразу стало ясно, что теперь наконец осуществится его желание. Так оно и случилось
Глава 10
9 ноября 1965 года. Пхеньян-Владивосток. Восток дело тонкое
Я задумчиво наблюдал, как уплывала в иллюминаторе назад Корея, и внезапно ощутил, как дико устал. Месяц выдался больно уже непростой. Неплохо было бы передохнуть и собраться с мыслями. Интересно, в Крыму еще тепло? Помню по той старой жизни, что в Турции еще можно купаться. Но для Ильича это недружеская держава, да и нет там пока туристической индустрии будущего. Сейчас курортный кластер для советских граждан создается в Варне на «Золотых песках» и в югославском Дубровнике. Болгары уже вовсю развивали его, а Тито надо чем-то платить за наши поставки. Когда мы еще военно-морскую базу обустроим, как и корабли для нее построим. Средиземное море пока для нас скорее поле разведки. Что туда выводить? Отжившие свое артиллерийские крейсера против авианосцев противника?
Затем мысли сами собой перекинулись на Северный Кавказ. Там же тоже есть курорты. Но уже ноябрь. Или Гагры? Где-то там была дача Сталина. Внезапно в голове возник один старый, но безумно интересный образ, и я даже воспрял духом. Хм, а это будет здорово, с ним встретиться, но действовать придется осторожно. Пока же лечу во Владивосток, первый город моего сибирского турне. Там пройдет несколько совещаний. Одно из них посвящено экономическому развитию Дальнего Востока, второе возможностям и потенциалу Тихоокеанского флота. Мне интересно мнение моряков. Ведь вскоре нам создавать план по строительству настоящего «Океанского флота».
Сейчас верфи доканчивают постройку начатых кораблей и уходят на ремонт и реконструкцию. Сначала стоит понять какие корабли и сколько нам их надо. А то настроим опять эсминцев серии 57-бис без достаточного ПВО. Смысла в этих корабликах? Чтобы было чем командовать товарищам адмиралам? Американцев нам так и так не догнать. Но свои АУГ, авианосные группировки создавать все равно рано или поздно придется. Огромная глупость использовать эскадры с тяжелыми крейсерами без должного авиационного прикрытия. Как послать смертников на убой. И обязательно разобраться с подводным флотом.
Я выбил кое-какую информацию из Устинова. Подводный ракетоносец по стоимости не особо уступает тяжелому крейсеру или потенциальному авианосцу. Тут придется посчитать его эффективность. Подводная лодка с ядерным арсеналом это скорее жупел, чтобы стращать противника. Она может нанести удар откуда угодно. Например, с района близ Северного полюса. И найти ее раньше очень сложно. Хотя наши «ревущие коровы» американцы видели издалека. Тогда на кой они? Ненадежные, шумные, не оправдывающие надежды. Может, лучше подождать и пустить в серию нечто стоящее?
Все-таки склоняюсь к тому, что выгодней иметь больше ракет на земле. И не только в шахтах. Страшнее для американцев советские БЖРК — Боевой железнодорожный ракетный комплекс. В том мире в Союзе ими начали заниматься лишь в 1969 году. По замыслу разработчиков, БЖРК должен был составлять основу группировки ответного удара, поскольку обладал повышенной живучестью и с большой вероятностью мог уцелеть после нанесения противником первого удара. Но туда требуются твердотопливные ракеты. Нам всем крайне нужны такие ракеты. И пока их не будет в достаточном качестве, строить подводные ракетоносцы массово нет смысла. Или я ошибаюсь?
В кои веки мне остро необходимы мнения профессионалов. Но где же их взять в этой эпохе? Те, кто описывал ошибки строительства ВМФ СССР в этом время или курсанты, или школота. Чем бы напугать пендосов? В голове всплывают идеи того самого Андрея Сахарова о размещении вдоль побережья США атомных фугасов с доставкой туда подводной лодкой. Или готовить удар по Йеллоустонской кальдере? Насколько помню, экспертами утверждалось, что если ударить такой боеголовкой в жерло спящего вулкана Йеллоустон, то страшной экологической катастрофы не избежать. Литосфера будет пробита, и это приведет к извержению, в результате которого над всеми Штатами образуется огромное облако пепла, а вырвавшиеся на поверхность около 1000 куб. км лавы не только выжгут все вокруг, но и изменят топографию и береговую линию.
Господи, о чем я думаю? Какая ядерная война? В этой бойне никто не выживет. Зачем тогда сюда попадать, если пытаться уничтожить мир? Черт подери, это же сколько ресурсов приходиться тратить впустую на всяческий бред! Почему мы, две великие сверхдержавы не можем договориться друг с другом? Нет, Громыко мне будет нужен. Послом в ООН. Пусть беседует с западными дипломатами до посинения и убеждает их пойти на разоружение. Аргументы я ему дам. Только он потом плохо спать будет. Все это безумие с гонкой вооружений нужно прекратить. Лучше бы мы в космосе соревновались. Хоть какая-то польза для человечества. Затем вспоминаю, как о наши договоры американская сторона спокойно вытерла ноги и давлю в себе пацифистские мысли. За океаном никогда не собиралась соблюдать договоренности. При первой же возможности использовали ситуацию в собственных интересах.
Но какой из этого выход? В голову приходит теория советского ученого Владимира Александрова. Впервые учёный-физик доказал: в случае глобального ядерного конфликта температура на Земле резко упадёт, и человечество почти мгновенно окажется в условиях вечной мерзлоты, цивилизация будет отброшена на тысячелетия, мир погрузится в хаос. Этот факт заставил задуматься многие «горячие головы» и в Вашингтоне, и в Москве: прежде считалось, что «ограниченная» ядерная война, закончившись поражением одной из сторон, ни к каким глобально-катастрофическим последствиям для стороны-победителя не приведет. И ведь он ее научно обосновывал и ему оппонировали не дилетанты. И сам он загадочно исчез 1 апреля 1985 года в Мадриде. Как будто некто захотел вычеркнуть его гений.
Мне нужно подобное же исследование, чтобы напугать западного обывателя. Александров использовал один из самых мощных советских суперкомпьютеров — БЭСМ-6. То есть мне нужен суперкомпьютер, что создают в корпорации «Вычислительные машины», а также мнение «независимых ученых». Грибанову мое задание не понравится. Провоцировать советских и западных ученых на политическую самодеятельность чревато. Но мне остро необходимо «независимое мнение», с которым будет считаться мировая общественность. На которую, в свою очередь, молятся наши диссиденты.
Черт, еще с ними разбираться! Я в круговерти текучки даже не смог встретиться с нашими писателями и поэтами. Фурцева мне весь мозг проклевала. Как стала секретарем ЦК, так энергии в ней прибавилось. Но ее знакомства в культурной сфере поражают, так что я не пожалел, что поставил ее «умно» блюсти цензуру. Дамочка оказалась не дурой и меня с первого слова поняла. Она же знает эту публику, как облупленную и не строит иллюзий. Богема везде одинакова. Показное фрондерство, жажда славы и наживы. Склоки, пьянство, блядство. Три составляющие наших кумиров. С ее помощью я быстро сковырнул с поста Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР дундука и тупого функционера Романова. Это знаковое место я передал умному и проницательному Николаю Сизову. При его руководстве на «Мосфильме» была снята целая плеяда «золотой советской коллекции».
Стоп, торможу себя: а ведь антивоенное движение — отличный способ канализировать накапливающийся «горючий материал» среди левацкой молодежи. Вот оно очередное озарение! В ФРГ на пике моды неомарксизм «Франкфуртской школы». Она существенно повлияла на различные варианты идеологии левого радикализма. Например, Фракция Красная Армия (RAF) создана из подобных леваков. Ульрика Майнхоф, одна из основателей еще работает в журнале Konkret. Вскоре станет его главным редактором, что поспособствует росту популярности журнала. Тираж леворадикального молодёжного издания достигает 200 тысяч. В первой половине 1960-х годов Майнхоф становится одной из самых известных западногерманских журналисток, приобретает репутацию «самого блестящего пера ФРГ», получает огромные гонорары.
Первый теракт они проведут в Западном Берлине в 1968 году. Честно говоря, их терроризм какой-то бестолковый. Явно не хватало опытной руки. Они отличный инструмент в давлении на союзников НАТО. Вольф уже мной озадачен, хоть заданием и был резко недоволен. Пришлось настоять. Если уж проводить террористическую деятельность, то против оккупантов. В основном американцев. Если Западный Берлин охватит вакханалия насилия, то у нас будет повод вмешаться. Вот такой я бываю злобный, ибо помню свое прошлое. Нас они жалеть в будущем точно не будут. Потомки нацистов, получивших власть в правительстве ФРГ. Никого. Так что ничего личного, ребята, это лишь политический бизнес. Машина уже запущена и скоро выстрелит. И вы даже не родитесь или сдохнете маленькими.
И вот сейчас размышляю, а не убить ли мне двух зайцев разом? То есть использовать левых радикалов Европы для создания массового антивоенного движения, как прикрытие их подпольной деятельности. RAF останется страшилкой, лицом пацифистов сделаем других, более вменяемых лидеров. То есть покажем буржуазной власти, что у нее есть выбор. И тут как раз пригодятся вбросы от «независимой науки». Когда наши компьютерщики обещают суперкомпьютер? На нем и можно провести необходимые вычисления. Или сымитировать. Вообще, программа дезинформации довольно выгодная штука. Ха-ха, а ведь поезда БЖРК можно запустить без готовых ракет. Заодно опыт наберем в их эксплуатации.
Немедленно свежие мысли записываю в отдельные блокноты. Я давно завел новые. Довольно много идей уже воплощаются или готовятся к воплощению. Да, последние месяцы получились крайне тяжелыми, до предела насыщенными. Но в какой-то момент я осознал, что пошло движение. Заглянул как-то в рабочий блокнот и решил позвонить министру нефтяной промышленности, чтобы дать совет по одному из месторождений. Каково же было мое удивление, когда он ответил, что они как раз занимаются изучением именно того места. Сами нашли, сами думают, как его лучше использовать. На три года раньше. И так во многих отраслях.
Королев, наконец, построил стенд в Байконуре для своей ракеты и полон энтузиазма. Еще пытается выцарапать у меня разрешение на Луну. Устинов с Захаровым резко взялись за военную реформу. Уже в следующем году срок срочной военной службы будет уменьшен до двух лет. При частях создаются школы сержантов, туда будут отправляться молодые парни, уже прошедшие «обкатку» в войсках и показавшие себя с лучшей стороны. Будем стараться переводить эти должности на сверхсрочную службу. Пока обкатаем на «Мобильных силах», пограничниках и ВМФ. Заманиваем молодых людей перспективой учебы. Сверхсрочники будут уходить из армии, имея на руках водительские права разных категорий и несколько специальностей на выбор. И за ними в ВУЗах закрепляется 5 % мест. Отличный старт для парней из деревень и малых поселков. Я уверен, что одними деньгами их не заманишь.
На селе уже ощущается улучшение. На рынках появились продукты, особенно овощи и молочка, открываются кооперативные магазины. Еще не ушли на заслуженный отдых те, кто работал в сфере кооперации и в артелях до реформ Никиты. На раскрутку по моим понятиям нужно года два. Так что мы с министром финансов пока ищем средства для покупки зерна на мировом рынке. Союз еще не преодолел катастрофу лета 1963 года, когда на территории Сибири и Казахстана разразилась сильнейшая засуха, истребившая больше половины урожая в Алтайском крае, Омской и Новосибирской областях, Целинном крае, Карагандинской и Семипалатинской областях. К декабрю 1963 года в СССР было заготовлено только 44,8 млн т зерна или на 21% меньше, чем в предыдущем. Вот и сейчас, даже снизив поставки «дружеским» странам, тут же запищавшим о беспределе, все равно придется покупать как минимум 8 миллионов тонн. Валовой сбор этого года 121 миллион тонн, зато в будущем будет 171. Столько во всяком случае было тогда. И вдобавок на августовском совещании принято постановление о продолжении Сталинского «Плана преобразования природы».
Еще одно мудрое предвидение советского правительства дохрущёвских времен. В начале 1960-х годов в Казахстане, степных районах Западной и Восточной Сибири, на юге Украины и Северном Кавказе практически ежегодно весной стали происходить «черные» (песчаные) бури, выдувавшие плодородный слой почвы, повреждавшие и уничтожавшие посевы на значительных площадях, а в отдельных районах засыпавшие орошаемые земли, ирригационные каналы и водные источники. В результате такой ветровой эрозии значительные площади пашни в Казахстане и юге Сибири, распаханные в период целинной кампании, выбывали из сельхозоборота.
Не меньший ущерб сельскохозяйственному производству нанесла в те же годы водная эрозия почв на Украине, в Молдавии, Центрально-Черноземной зоне, Поволжье и в ряде других районов страны. В результате её были разрушены значительные площади ценных сельскохозяйственных угодий, резко снижено их плодородие, произошло заиление рек и других водных источников, увеличилась расчлененность территории из-за ежегодно растущих оврагов, наконец, ухудшился гидрологический режим отдельных регионов, что привело к сильному сокращению влагообеспеченности полей. Наконец, в начале 1960-х гг. в горных районах Закавказья, Карпатах и в Средней Азии из-за увеличения площадей под выпас скота и вырубки леса участились мощные селевые потоки, заносившие пашню, уничтожавшие посевы и насаждения, разрушавшие не только жилые постройки, но даже железнодорожные пути и шоссейные дороги.
И хоть объем производства агрохимии и был увеличен, но село по-прежнему испытывало острый дефицит в минеральных удобрениях и ядохимикатах. Время, время, никуда от него не деться! Но подвижки радуют. Новые трактора, запуск в серию мотоблоков с навесами, создание новой техники, а также ускоренная химизация, мелиорация и ирригация рано или поздно повлияют на ситуацию. Мы же не зря столько совместных с французами заводов создаем. Но все равно необходимо подумать о дополнительных пашнях и посадках. Например, на Дальнем Востоке.
В «кабинет» заглядывает штурман. Я чуть не вздрогнул. Неужели опять плохие новости?