— Ждут отмашки, Леонид Ильич.
Беспокойные поначалу глаза у Кириленко немного потухают. Он видит мое спокойствие и уже не паникует.
— Мне надо в Москву.
— Мы тут подумали, что это потеря ценного времени. В Смольном организован временный штаб. ЦК и Кремль на связи. Военные подтянули свои линии. Ситуация требует быстрых решений.
Хм, а вот тут она прав! И подозреваю, что приезд секретаря ЦК сюда инициатива кого-то из Президиума.
— Тогда по машинам!
Личники, получив указание, ведут меня к «Чайке» в плотном кольце. Я не возражаю, такой протокол. В лимузин пустил лишь одного Кириленко и тут же потребовал связь:
— Дозвонитесь до Черненко срочно!
Информация к размышлению
Вячеслав Матузов:
Зачем им понадобилось уничтожать страну?
— Расскажу вам в ответ небольшую историю из жизни. В октябре 1974 года, когда я был в Ливане, работал на должности первого секретаря посольства, у меня умерла мать. Я полетел в Новосибирск на похороны. На обратном пути я позвонил Вадиму Румянцеву, которого тогда сделали заместителем заведующего в ЦК. Он позвал к себе. В гостях у него были Примаков с супругой… А тогда Примаков был членом редколлегии газеты «Правда».
Что такое газета «Правда» в те годы? Если появлялась маленькая негативная заметка про чиновника, то его сразу снимали с должности. Вдруг я слышу от Примакова: «Социалистическая система себя изжила. Надо от нее отходить и начинать жить как на Западе».
И тут я вступаю в пререкания с Евгением Македоновичем. В те годы у него было такое отчество… Когда я в 1975 году приехал к Примакову, он сказал мне: «Слава, зови меня теперь Евгений Максимович».
— Он поменял отчество?
— Да, это уникальная вещь в его биографии. Личность Примакова законспирирована до предела и по сей день. Я считаю, что он являлся главной действующей фигурой, которая завершила план Андропова по переустройству Советского Союза. Говоря простым языком, Примаков был смотрящим за процессом — все эти годы.
Возвращаясь к нашему с Примаковым спору. Привожу ему примеры из истории СССР… Гражданская война заканчивается в 1922 году. Страна в разрухе. Через 7 лет начинается индустриализация, и уже к 1939 году, накануне Второй мировой войны, СССР встречает ее, имея промышленность, сельское хозяйство, политическую волю руководства и самое главное — было население. Моя бабушка по матери вспоминала, как они жили до Великой Отечественной войны: полки были заполнены товарами, продукты питания стоили дешево, социально обустроенная жизнь, был расцвет экономики. Это были красочные воспоминания. И об этом сегодня никто не говорит: официально вся информация искажается и уничтожается, а люди, которые это видели своими глазами, постепенно уходят из жизни. В 1941—1945 гг. полстраны эвакуировали в Сибирь. Я это помню, сам тогда жил в Сибири. А в 1945—1955 годах уже происходило развитие ракетной промышленности. Тогда в ходе дискуссии Евгений Македонович посмотрел на меня зверем.
Заместитель заведующего международным отделом Вадим Румянцев толкает меня ногой под столом: «Слава, пойдем покурим». Я выхожу с ним. «Ну-ка прекрати! Ты знаешь, с кем ты сцепился? Замолчи немедленно», — говорит мне Румянцев. То есть уже в 1974 году на уровне замзаведующего международным отделом люди пасовали перед носителями той точки зрения, которую представлял корреспондент «Правды» Примаков… Даже перед Примаковым. А уж что говорить об этаже повыше. Потом стало ясно, что наш начальник Пономарев и Андропов находились в одной команде. Механизм «перестройки» осуществлялся сторонниками Примакова вне КГБ, частично привлекая оттуда кадры, которые Андропов лично создавал. Ведь Андропов тоже пришел в КГБ и ЦК не с пустого места. И здесь интересно рассмотреть корни самого Андропова.
Шведская модель экономики кратко:
Оценивая специфику шведской модели экономики, чрезвычайно важным моментом является ее идентификация. Если в первые послевоенные годы пытались использовать основные арсеналы кейнсианской системы макроэкономического регулирования, то уже в начале 1950-х гг от них отказались прежде всего потому, что традиционная дилемма: «или высокая инфляция и низкая безработица или наоборот» — не имела в стране альтернативы из-за значительного недостатка трудовых ресурсов и жесткой позиции профсоюзов, которые умело манипулировали дефицитом трудовых ресурсов, возникшего в стране.
Неудачные попытки правительства по замораживанию зарплаты в 1940−50-х гг привели ведущих экономистов к мысли, что такие кейнсианские методы малоэффективны, а иногда даже вредны для Швеции.
Затем возникло новая система регулирования рынка труда, известная под названием «модель Рена-Мейднера» по фамилиям известных шведских аналитиков, которым была поставлена задача оптимизировать соответствующие отношения в экономике.
Основными инструментами реализации было использование налоговых и денежных ограничений, которые сдерживали цены на достаточно низком уровне, что вынуждало предпринимателей и профсоюзы отказаться от механизма инфляционного роста заработной платы. Меры, которые поддерживали совокупный спрос, оказались эффективными и относительно выборочной поддержки депрессивных регионов (чуть позже Швеция вместе с Финляндией отстояла свое право на получение системной помощи из структурных фондов ЕС для территории, имеющие низкую плотность населения), некоторых значимых для экономики отраслей и тех социальных групп населения, пострадавших в результате структурных изменений в экономике, которая была обусловлена изменением мировой конъюнктуры на товары и услуги.
Такие меры сделали рынок труда в стране гибким и таким, что четко ориентировался на реальные социальные гарантии.
Мировой кризис 1974–1975 гг болезненно отразилась на хозяйственном развитии Швеции, что привело сначала к замедлению темпов экономического роста, а затем и к их отрицательных показателей (так, в 1977 г. ВВП страны уменьшился на 2,5% относительно предыдущего). Одновременно уменьшался также процесс обновления производственных фондов, а большая зарплата рабочих и служащих и значительные размеры налогов способствовали оттоку капитала из страны. Так, за период 1975–1977 гг выпуск промышленной продукции сократился на 6%, а производственные мощности предприятий были загружены только на 75%.
Однако даже серьезные потрясения для шведской экономики не были причиной отказа от «модели Рена-Мейднера», которая применялась на всех фазах экономического цикла.
В 1970−80-е гг активно происходил процесс институциализации рынка труда, вследствие чего возникла государственная администрация рынка труда, которая состояла из управления рынком труда и специальных комитетов — ленов, отвечавшие за соответствующие биржи.
В 1980-е гг, наиболее успешные для экономики страны, широкое распространение получила система социальных льгот — явление социализации экономики, которое со временем стали называть «шведский моделью социализма».
Именно шведская модель экономики во многом была показательной для двух тогдашних сверхдержав мира СССР и США. В этот период большая часть трудовых ресурсов страны была занята в государственном секторе, что существенно увеличило налоговое бремя для предпринимательских структур, суммарные государственные расходы в это время уже превышали 60% ВВП страны, активно вводилось социальное страхование, главная цель которого заключалась в экономическом защите человека во всех критических случаях (безработица, болезни, старость, рождение ребенка). В 1975 г. по закону о пенсиях ее получатели получили исключительное право на специальную надбавку к ней, что вывело страну в число лидеров в мире по уровню пенсионного обеспечения.
Когда темпы экономического роста были достаточно высокими, повышения благосостояния имело довольно логичный и обоснованный вид, однако начиная с 1990 г. «шведское экономическое чудо» перестало быть образцом для воспроизведения в других странах.