Так мы и узнали про мареновую чуму, которая пришла с запада, захватив все Лиманское королевство.
Не знаю, каким чудом нам удалось уйти из форта Рупель, который стал рассадником этой жуткой заразы в Серинити, и вернуться в ставку.
Отец слег в лихорадке на третий день.
Место укуса воспалилось, припухло и налилось болезненно-багровым цветом. На шестой день по его телу пошли красные струпья.
Лучшие врачи пытались помочь ему, изучить болезнь и найти от нее лекарство. Но и светлые целители, и темные лекари были одинаково бессильны перед этой хворью.
– Мы очистили форт Рупель, Ваше Высокопревосходительство, – докладывал я. – Сожгли его Синим Пламенем.
Отец лежал в постели, перемотанный бинтами, которые скрывали воспаления на его коже.
– Пламя, которое не потушить водой? Умно. Кто это придумал?
– Я. Сейчас мы укрепляем границы с Лиманом магическими барьерами и бастионами. Во все концы Серинити посланы гонцы с предупреждением о начавшейся эпидемии. Ближайшие к границе деревни закрыты на карантин. Я взял ситуацию под полный контроль.
Даже тогда он промолчал. За всю его жизнь в мой адрес не сорвалось ни единой похвалы.
Ну, что за человек?
– Когда прибудет Данте?
– Через пять дней. Раньше не может – дороги размыло. Лошади вязнут в грязи по круп, даже Погибель не может прорваться.
– Он знает, что произошло?
– Я отправил ему послание.
– Я хочу, чтобы он командовал обороной. Я хочу, чтобы он победил мареновую чуму. Не ты. Слышал меня?
– Как угодно, Ваше Высокопревосходительство.
– Только бы дождаться его. Только бы увидеть моего сына, пока я еще буду в сознании… – прошептал он, как будто и забыв о моем присутствии.
Мы уже знали, что при чуме наступает пик, когда укушенный теряет рассудок, и обращается в одержимого заражением чумного. Чума, сидящая внутри зараженного, как будто была живым, разумным существом. И главной ее целью было заразить как можно больше народа.
После этого следовало только одно – умерщвление. Вопрос был в том, когда произойдет инверсия – раньше или позже.
Я тихо покинул его шатер под барабанящие по нему капли дождя.
Но Данте не успел – отец обратился через три дня.
Целители позвали меня перед самым обращением, в последние минуты его сознания.
Выглядел он ужасно – не многим лучше полковника Абрамса.
Я присел на одно колено у его одра и склонил голову.
– Отец…
Что-то во мне отчаянно надеялось, что в свой последний миг он все-таки назовет меня сыном.
– Ты – не мой сын. И никогда не был моим сыном, – едва слышно прохрипело чудовище, в которое здоровый и цветущий мужчина превратился почти за неделю. – Будь ты проклят за то, что я умираю на твоих руках, бастард!
– Хорошо, отец. Буду.
Я кивнул, поднялся и вышел из шатра прочь.