- Федоса зовите! Пусть объясняет, что нарисовал! А то непонятно ни черта.
- Как непонятно? – Корюх аж руками всплеснул: - Вот же мундир! Иностранный. И пуговицы на нём. Блестящие. Видите?
- А! – воскликнул я, - Эти паучки – пуговицы?
- Какие паучки? – обиделся Владимир Пантелеевич, отчего лицо его ещё больше сморщинилось, а глаза, казалось, ещё ближе съехались друг к другу: - Это пуговки! А от них лучики! Сияли пуговки так, значит!
- Понятно, - я затянулся и спросил: - А эта клякса слева что значит?
- Какая клякса? – чуть не в ужасе вскричал староста: - Орден какой-то был у него на кафтане! С мечами! Видите? Мечи нарисованы!
- Мечей не вижу, - честно ответил я, встал, подошёл поближе: - Я думал – это крестики какие-то.
- Мечи же! – у старосты даже губы от обиды задрожали: - Вы гляньте, как Федос нарисовал красиво! Прямо, как было на убиенном! Не отличить!
Я проморгался, глядя на каракули на стене. Подумал уже, что с ума схожу. И спросил осторожно:
- А вот эта кля… э-э-э-э орден? На брюхе?
- Да какой же это орден? Пряжка от ремня! Тоже блескучая! Видите, как лучики от неё? Прям во все стороны блестят!
- Ага, - я глубокомысленно покивал и спросил: - А раны на нём были?
- Вот этого не видали! – категорично заявил староста, - Мы его быстренько завернули и закопали! Чтобы не вонял. Не рассматривали-с.
- А мундир снимали-то с покойного? – я выкинул окурок. Подумал и затоптал его.
- Зачем? – удивился староста, - В мундире и закопали!
- Закопали далеко?
- За кладбищем сразу! Кто его знает, какой веры? Батюшка сказал, что отпевать не будет. Человек незнакомый, а вдруг не христианской веры?
Я вздохнул тяжело, посмотрел на Тварь и спросил:
- А как вы поняли, что он убиенный?
Староста потоптался, почесал темечко и ответил нерешительно:
- Так годков тридцать на вид ему было. Вид не хворый. Отчего ж ещё умирать в таком возрасте?
Я вздохнул ещё раз и проговорил печально:
- Ну что, Владимир Пантелеевич, берите пару мужиков с лопатами, будем откапывать вашего убиенного!
- Как откапывать? – оторопел староста.
- Как-как? Лопатами! – я посмотрел на ошалевшего старосту и пояснил: - У меня указание от пристава и председателя земской управы – сделать опись ран на теле убиенного. Если он убиенный, конечно. Потому берите мужиков и пошли копать!
- Да как же можно, Господи? – прошептал Корюх и перекрестился: - Господа побойтесь, Семён Петрович!
- Я, Владимир Пантелеевич, исправника нашего и председателя больше боюсь, чем кого бы то ни было, - я сделал вид построже, показывая, что спорить не собираюсь, - Да и покойник ваш уже ничего никому не сделает, а мне новую работу искать неохота! Сказано описать – опишу!
- Никто из мужиков не согласится, господин Пентюх, - староста набычился и смотрел на меня исподлобья.
- А вы им скажите, - зло сказал я: - Кто не согласится – в свидетели запишем! А может, не в свидетели даже, а в понятые! И с вас начнём!
- Какие такие понятые? – осипшим враз голосом спросил Корюх.