– Как угодно.
И со вздохом выплеснул бокал в воду.
Падая, бокал ударился о край, разбился вдребезги, капли крови засверкали на камне темными рубинами. Чудовище упало на колени и с криком бросилось к воде, вытянув руку, скрючившись, царапая камень когтями. Но река вполне могла быть стеной пламени, и когда бокал исчез в потоке, лиат опустила голову, и с ее губ сорвался вибрирующий, душераздирающий стон.
– О Боже…
– У моей госпожи есть время, мадемуазель, – солгал историк. – В избытке. Я вернусь завтра, возможно, послезавтра, а вы пока попытайтесь взвесить свои страдания и свою честность. Кричать можете так громко, как требует первое и позволяет второе. Мы похоронили вас очень глубоко, боюсь, что и ваш Вседержитель не услышит.
Историк поднял фолиант. И, оставив бутылку открытой, чтобы она источала аромат в темноте, направился к дверям.
– Подожди…
Он остановился. Рубиновые губы изогнулись в улыбке.
– Великий Спаситель, п-подожди…
Жан-Франсуа обернулся. Чудовище все еще стояло на коленях у кромки воды, низко опустив голову и царапая ногтями камень. Несмотря на всю украденную силу, текущую в ее венах, и все ужасы, которые она творила, Селин Кастия на мгновение показалась той, кем она когда-то была. Девчонкой из нордлундских провинций. Сестрой. Дочерью.
Девушкой.
– Отдай нам б-бутылку, – взмолилась она. – И мы дадим тебе то, что ты х-хочешь.
Жан-Франсуа сердито вздернул подбородок.
– Если это какая-то уловка…
– Это не уловка. Боже, помоги нам.
Что-то среднее между рычанием и рыданием вырвалось у нее из горла, и историк понял, что чудовище плачет, вот только в ней не осталось достаточно крови для слез.
– Дай нам б-бутылку, грешник. И мы поговорим.
Жан-Франсуа медленно вернулся к столу, переступая с пятки на носок, и к тому времени, когда он достиг кромки воды, Селин дрожала так сильно, что, казалось, вот-вот развалится на части. Историк однажды провел четыре ночи, не утоляя жажды, и мог представить, какие муки она испытывала сейчас. Но все же, когда он увидел ее – этот ужас, эту легенду – такой униженной, это наполнило его чем-то близким к презрению.
И это существо я боялся?
Он швырнул бутылку через воду на пятьдесят футов, стекло блеснуло на свету. Лиат схватила ее в спешке, чуть не уронив, и кровь пролилась из открытого горлышка ей на руки. В отчаянии чудовище прижало горлышко к своей серебряной маске и перевернуло, выливая содержимое в жаждущий рот. Она пила без остановки, умирая от голода, совершенно несчастная. Быстро осушила бутылку и застонала, когда на язык попал осадок. И хотя рот у нее был заключен в клетку из чистейшего серебра, она все равно слизывала кровь с прутьев, со своих рук. Язык и пальцы шипели от соприкосновения с металлом, в воздух поднимались струйки черного дыма.
Жан-Франсуа сел на место, бросив взгляд на свой бокал, стоявший на столе рядом.
Историк достал из-за пазухи деревянную шкатулку с вырезанными на ней двумя волками и двумя лунами. Вынул длинное перо, черное, как взгляд наблюдавшего за ним существа, и поставил маленькую бутылочку на подлокотник кресла. Обмакнув перо в чернила, Жан-Франсуа встретился взглядом с темными выжидающими глазами.
Селин глубоко вздохнула, вдыхая запах крови и серебра.
– Начинай, – сказал вампир.
Книга третья. Неистовые
I. Маленькая гора
– С чего начнем? – спросила Селин, проводя острым ногтем по камню. – Поговорим о моем детстве в Лорсоне? О тех солнечных годах, пока еще не наступил мертводень и мы с братом не научились ненавидеть друг друга? Стоит ли притворяться, что все это имеет значение?
– Чтобы различить узор нитей, нужно изучить гобелен целиком. – Жан-Франсуа изобразил самую очаровательную улыбку из своего арсенала. – И, как я уже говорил вашему брату, исходя из моего немалого опыта, историю лучше всего начинать с самого начала.
– Для таких существ, как ты и он. Но между тобой и мной – океан, грешник.
– Вы произносите это слово так, будто намереваетесь оскорбить, – задумчиво произнес историк. – А ведь, если подумать, то вы за свои недолгие годы в этом облике сотворили гораздо больше злодейств, чем кто-либо из известных мне древних. Не зря же говорят: если живешь в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями.