Киара, казалось, даже немного сжалась, когда до нее дошло, кто перед ней.
– Леди Альба. Леди Алина.
Душегубицы склонили головы.
– Я…
– Киара Дивок. – Чернильно-черные глаза скользнули по соратникам Киары, задержавшись на железных наручниках, свисающих с ее пояса. – Мы знаем тебя, Мать-Волчица.
– Тогда вы знаете, что я дочь Приора – предводителя моего рода, грозного и непобедимого суверена всего Оссвея. Этот, – Киара указала на меня своим блестящим от крови молотом, пока Диор дергалась в ее хватке, – задолжал…
– Твои должники нас не интересуют. Девчонка – только наша.
– Девчонка? Я…
– Наша, – повторили Душегубицы. – И не проповедуй Воссам о суверенитете, щенок. Твой нищий род даже слова такого не знает, не говоря уж о его сохранении.
– Щенок? – выплюнула Киара. – Я третьерожденная Никиты Черносерда! Сына самого Толева-Мясника! Я хожу по этой земле сто…
– И проживешь сотню ударов сердца. Или успеешь раз сто моргнуть. Если не отпустишь ее. Отдай ее нам, а потом убирайся, прихватив свой сброд.
Мать-Волчица заткнулась, сердито нахмурившись. Ее гордость уязвили тем, как с ней поступают, но я был уверен, что она все же подчинится. Бросив взгляд на стоящего позади нее Палача и мальчишку с собаками, она швырнула Диор на пол. Девушка взвизгнула, с хрустом ударившись о каменные плиты. Киара щелкнула пальцами и протянула руку. Палач сердито зыркнул на меня, но все же потянулся к горлу, и там я увидел золотой флакон – такой же, какой сдернул с горла Киары в Авелине. Нахмурившись, Палач бросил его Матери-Волчице, та поймала его в воздухе своей тяжелой лапой. Втянув в себя его содержимое, она сделала глубокий глоток, дрожа до кончиков пальцев ног. И когда она заговорила снова… что ж, честно сказать, я едва удержал челюсть на месте.
– Эти земли – владения крови Дивок. Вся добыча в них – наша.
Душегубицы недоверчиво переглянулись. Но поскольку…
– Кхм.
Габриэль резко замолчал, когда Жан-Франсуа драматически кашлянул.
– В чем дело? – Он недовольно нахмурился. – Поверить не могу, что ты перебиваешь меня прямо сейчас?
– Почему неповиновение Киары удивило тебя, де Леон? – спросил историк.
– И ты спрашиваешь меня об этом сейчас? Хочешь, чтобы я рассказал тебе то, что ты, сука, уже знаешь? Это же одно из классических состязаний! Железносерд против Неистового. Это как вино против виски или блондинка против брюнетки, неужели не…
Историк начал нетерпеливо похлопывать пером по странице, приподняв бровь.
Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп.
Габриэль опустил голову, провел рукой по лицу от лба к подбородку.
– Послушай, – вздохнул он. – Холоднокровки ненавидят друг друга, как яд. Посади двух львов в одну клетку, и один в конце концов обглодает кости другого. Ваше так называемое общество держится на трех, так сказать, столпах, и если хотя бы два развалились, все это дерьмо сгорело бы много веков назад.
Габриэль поднял руку, загибая пальцы:
– Серваж. Семья. Повиновение.
– Объясни, – потребовал Жан-Франсуа.
Габриэль закатил глаза.
– Серваж – это тупо рабство крови. Пиявки заставляют других пиявок пить из своих запястий. Один раз. Два. Даже три раза. Семья говорит само за себя: пиявки одного выводка склонны терпеть присутствие друг друга, пока не трахаются с едой друг друга. Последнее и самое важное – это повиновение. Чем дольше живет вампир, тем могущественнее он становится. Так что, если ты новоявленный детеныш, который однажды ночью захочет стать львом, тебе лучше проявлять уважение к окружающим тебя львам, как я уже говорил. Дерьмо и кости.
Последний угодник-среброносец покачал головой, потягивая вино.
– Поэтому неудивительно, что Душегубицы пропустили требования Киары мимо ушей – даже имея за плечами сотню лет, она выглядела младенцем перед такими древними существами, как Альба и Алина. Но когда вампирша, пусть и зрелая, начала дерзить парочке монстров, существовавших еще до империи… ну, скажем так, ради такого я бы отказался от еще одной бутылки этого прекрасного «Моне».