Историк поднял руки, словно желая успокоить гостя за еще не нанесенное оскорбление.
– Пойми, я не хотел тебя обидеть…
– О, не дай бог.
– …Но даже ты должен признать, что тебя едва ли можно назвать самым утонченным из главных героев, де Леон. И все же время от времени ты проявляешь такую ловкость рук, которой могли бы позавидовать даже Илон.
– О чем ты, черт возьми?
Жан-Франсуа понизил голос, имитируя тон и голос Габриэля.
– В трудную минуту я предпочел бы видеть рядом с собой тебя. Но ты здесь единственный, кому я могу доверить вывести этих детей в безопасное место, – усмехнулся вампир, скривив рубиновые губы. – Представление, достойное театра Д’Ор в Августине. Дело не в том, что ты доверил своему бывшему ученику защитить этих детей от опасности. Ты просто не мог доверить ему тайну Диор. И чтобы поскорее оторвать нетерпеливые лапки своего среброносного детеныша от собственной прекрасной шевелюры, ты солгал ему прямо в лицо. Человеку, которого ты называл братом. Человеку, который, несмотря ни на что, все еще считал тебя героем.
Последний угодник-среброносец скрестил ноги, барабаня кончиками пальцев по ботинку.
– Лучше быть сволочью, чем дураком.
Жан-Франсуа улыбнулся.
– Ты не сволочь, де Леон. Ты самая настоящая манда.
– Ты то, что ты ешь, вампир.
– Очаровательно.
– Моя жена определенно так думала.
Вампир усмехнулся и обмакнул перо, перевернув еще одну страницу.
– Ведомые старшими детьми, – продолжил Габриэль, – малыши поплелись вверх по реке, молчаливые, печальные, но явно довольные тем, что уходят. Юнец с пушком на подбородке пожал мне руку на прощание, Исла кивнула, пробормотав извинения, другие одарили Диор грустными улыбками или торжественными поклонами. А маленькая Мила крепко обняла меня за ногу и подняла свою кукольную ручку, чтобы помахать Фебе.
– Пока, Кисуня.
– До свидания, мадемуазель Мила, – сказал я, целуя ее в лоб. – Присмотри за Лакланом вместо меня, ладно?
Упомянутый Лаклан посадил девчушку на спину Самородка, лицо у него было мрачным, словно затянутым темными грозовыми тучами. Я знал, что, отсылая его, поступаю мудро, но все же это расставание саднило, будто глубокая рана. Кроме того, я помнил, что ожидает его в Сан-Мишоне, и от этого мне становилось еще хуже.
– Au revoir, Лаки, – сказал я, крепко обнимая его. – Будь осторожен, и светлого вам пути.
– И вам. – Он похлопал меня по спине, прокашлялся и разорвал наши крепкие объятия. – Габи, то, что я сказал… об Астрид. Она прекрасная женщина. Я был неправ.
– Ничего страшного, брат. Для таких друзей, как мы с тобой, это не имеет значения.
Он грустно улыбнулся, глядя на север.
– Передать что-нибудь Сероруку и другим?
У меня внутри все сжалось, когда я услышал эти слова, и ветер принес совсем другой холод.
– Лаки, когда придешь в монастырь…
Он приподнял бровь, когда мой голос затих.
– Да?
Я посмотрел на Диор. На свой клинок. И снова почувствовал желание признаться во всем, что сделал, чтобы хоть немного смыть кровь со своих рук. Но я точно знал: ничего хорошего из этого выйдет.
– Поднимите за меня бокалы вместе с братьями, а?