Это была не самая лучшая картина из тех, что написал Жан-Франсуа – а он написал все портреты в этом замке, – но этот портрет Ее Темности она любила сильнее прочих. Он изобразил Марго сидящей на золотом полумесяце, в красивом платье цвета оникса. У ее ног сидели два волка, и две луны целовали небо. По виду она была девой, но выглядела богиней – бледной, как выгоревшие на солнце кости ее врагов. Портрет копировали бесчисленное количество раз и отправляли в герцогства крови по всему Зюдхейму в напоминание о той, которой они поклялись в вечной верности. Императрица была печально известной затворницей, и этот портрет стал единственной версией, предложенной большей части ее подданных.
А под портретом сидела сама императрица.
По крайней мере, та версия, которую знал Жан-Франсуа.
И в реальности она совсем не походила на ту возвышающуюся над всеми и всем фигуру, которую он изобразил на холсте. На самом деле Марго была небольшого росточка – даже коротышка, как мог бы заметить глупец. Она не выглядела ни пышногрудой девой, ни идеальной белокурой красавицей. Когда Марго причастилась кровью и обратилась, она была далеко не молодой, а женщиной средних лет. Да и теперь, хотя она и казалась высеченной из белого мрамора и обладала черным величием, она все же носила на себе следы тяжело прожитой смертной жизни, недобрых лет, сохраненных в вечной истории ее плоти.
Но в этом-то и была прелесть для такого художника, как маркиз. И его путь к завоеванию благосклонности Марго. Потому что вокруг не было ни зеркала, ни стекла, ни лужи с залитой лунным светом водой, которые могли бы отразить реальный образ вампирши. Кроме того, прошло великое множество лет с тех пор, как императрица видела себя где-либо, кроме портретов, которыми ей льстил Жан-Франсуа.
Марго была настолько старой, что уже вряд ли помнила, как выглядит на самом деле.
Императрица волков и людей устремила на Жан-Франсуа взгляд черных, словно небеса, глаз. Ее тень простерлась перед ней, лаская его собственную, и, хотя в помещении не могло быть ни малейшего дуновения холодного ветра, маркиз почувствовал, как покачиваются его кудри. Когтистая рука погладила ближайшего волка – злобную старую даму по имени Зломыслие, – и императрица заговорила голосом, который, казалось, исходил из окружающего воздуха:
– Ты в порядке, маркиз?
– В полном, Ваша Темность. Благодарю вас.
Губы императрицы слегка изогнулись. Другая волчица – гладкая красавица по имени Храбрость – зарычала, когда владычица снова заговорила:
– Подойди поближе, дитя.
Жан-Франсуа поднялся на помост и преклонил колени у ног своей госпожи. Даже восседая над ним на троне, Марго была меньше него и все же полностью его затмевала. Тени удлинились, и она подняла руку так быстро, что та, казалось, не двигалась, а в мгновение ока переместилась с колен прямо к его щеке.
В животе у Жан-Франсуа затрепетало, когда Марго приподняла его подбородок, чтобы позволить ему взглянуть на нее. Пятьдесят лет прошло, а он все еще помнил ее кровожадную страсть в ту ночь, когда она его убила. Помнил темную радость в ее глазах, когда он поднялся с окровавленного пола своей мастерской, ошеломленный, охваченный ужасом и удивлением, что она не уничтожила его, а подарила жизнь, о которой он и не мечтал.
– Твои раны до сих пор не зажили.
Покричи для меня…
– Пустяки, Ваша Темность.
– Шесть ночей прошло, а ты говоришь – пустяки.
– Да, медленно заживает. Уверяю вас, маман, это недостойно вашего внимания.
Императрица улыбнулась.
– Кто я, сын мой?
– Вы – законная правительница этой империи, – ответил он голосом, полным гордости. – Завоевательница и мудрейшая прорицательница. Древнейшая в роду и Приоресса клана крови Честейн.
– И ты считаешь, я не могу судить, что достойно моего внимания, а что нет?
Тон императрицы был нежным, а кончики пальцев коснулись его раненого горла.
Вампиры не могли выбирать, кто из их жертв будет наделен Даром, и большинство из них гнили в течение нескольких дней, прежде чем происходило обращение, в результате чего и возникла мерзкая порода, известная как грязнокровки. Жан-Франсуа был последним высококровным вампиром, которого создала Марго, и он знал: многие при дворе шептались, что она баловала своего младшенького. Но когда Марго надавила сильнее и он почувствовал лишь намек на чудовищную скрытую в ней силу, по спине пробежал холодок.
– Прошу прощения, Ваша Темность. Не мне говорить о том, что вас должно волновать.
– Скажи, это должно меня волновать?
– Я… ничего не скажу, Ваша Темность.
Большой палец, достаточно сильный, чтобы раздавить в пыль мрамор, мягко провел по его гортани. Холод пробирал, тени извивались и кричали.
– Что за польза от историка, который не говорит?
– …Маман, я…