– Если там кто-нибудь жив, мы с Лаки пойдем и посмотрим. В идеале, не извещая всех холоднокровок от Веллена до Ашева, что мы уложили наши члены на плаху.
– Я тоже пойду, – заявила Диор.
– Это небезопасно. Мы понятия не имеем, что там.
– Хочешь сказать, что сидеть и ждать тут одному с ветром, дующим в задницу, безопаснее, чем прилипнуть, как муха к дерьму, к самому известному убийце вампиров в мире?
Я взглянул на Лаклана, и губы молодого угодника изогнулись в кривой улыбке.
– Кажется, твой новый ученик такой же сообразительный, как и старый, брат.
– Да уж, – признался я. – Точно подмечено, отлично сказано.
– Мерси, господа, – ответила Диор, склонив голову в треуголке, а затем поднесла ко рту черную сигариллу и прикурила.
Я наклонился и вырвал сигариллу прямо у нее изо рта, и резкий ветер разнес искры по воздуху.
– Ой! Какого хрена? За что?
– За то, что сравнила меня с дерьмом, ты, вонючая дерьмовочка.
– Точно подмечено, отлично сказано.
Лаклан вытянул один из пяти колесцовых пистолетов из бандольера на груди, и его острые зеленые глаза внимательно всмотрелись в снежную пелену перед нами. Глядя вниз вдоль реки на останки Авелина, я, честно говоря, не знал куда нам двигаться. Хорошо хоть мы были с наветренной стороны, и нежить не чувствовала нашего приближения. Врываться туда вслепую казалось полным безумием, но до наступления темноты оставалась лишь пара часов, и если мы намерены ввязаться в драку, нам следует начать, пока на нашей стороне тусклый дневной свет.
– Зачем сжигать дома? – пробормотала Диор. – Я думала, вампиры ненавидят огонь.
– Они испытывают к нему отвращение, – ответил я, набивая трубку.
– Холоднокровки не могут войти в дом без приглашения, парень, – сказал ей Лаклан. – Поэтому, когда они захватывают город, их рабы-мечники поджигают крыши. Представляешь, какой у людей выбор, да? Рискнуть покинуть убежище и погибнуть. Или остаться внутри и сгореть.
– Рабы-мечники? – Диор заморгала.
– Так мы называли их в Ордене, – ответил я. – Смертные солдаты на службе нежити. Как бы мрачно это ни звучало, есть люди, которые сражаются за вампиров, а не против них.
– Господи, почему? – ошеломленно спросила Диор.
– Некоторые присоединяются добровольно. Из жажды власти или по темному зову сердца. Другие – просто дураки, думают, что если их укусят, они будут жить вечно. Но большинство – простые пленники, которым предлагается выбор: стать рабом или едой.
Она в замешательстве покачала головой.
– Я скорее умру, чем стану служить этим ублюдкам.
– Большинство сказали бы то же самое, – вздохнул я. – Но правда в том, что никто на самом деле не знает, на что он способен, пока не окажется перед выбором. Встать на колени и глотать или сесть в клетку, чтобы тебя выебали вместе со всеми. Это, конечно, займет некоторое время, но холоднокровки очень хорошо справляются со своим делом. Страх – их клинок. Отчаяние – их плащ. И нет недостатка в людях, которые скормили бы своих сородичей волкам, если бы это избавило их от волчьих клыков.
Диор стиснула зубы, выдохнув пар на морозе.
– Я скорее умру.
– Но в том-то и дело, парень. – Лаклан взглянул на Диор, и на его изумрудно-зеленые глаза набежала тень. – Эти ублюдки тебя не убьют. Они оставят тебя в живых.
Диор осенила себя колесным знамением и поджала губы, оглянувшись на руины Авелина. Встретившись взглядом с Лакланом, я тяжело вздохнул, завязал воротник на лице и бросил ему пару запасных серебряных бомб.
– Хорошо, спускаемся вместе. Диор, держись рядом и будь готов бежать, если я прикажу. Если увидишь что-то, что движется, кричи. Или вопи. Как тебе больше нравится.
– Полагаю, это будет зависеть от того, каких оно размеров.
Лаклан усмехнулся, и мы поехали дальше, он рядом, а Диор позади. Авелин с каждым шагом становился все ближе и больше. Под копытами наших сосья хрустел снег, моя рука лежала на клинке, а сердце колотилось где-то в горле, пока мы приближались к тому, что осталось от убежища, построенного моими друзьями. Снег висел серой пеленой, в лица нам хлестал сильный ветер, и кровь застыла у меня в жилах, когда я наконец заметил движение сквозь снежную коловерть впереди.