Селин вздрогнула, когда он швырнул в нее пустую бутылку, и стекло разлетелось на сотни сверкающих осколков, разбившись о ее серебряную маску и мраморную кожу.
– Тебе всегда было НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕХ, КРОМЕ СЕБЯ!
И с жутким ревом Габриэль бросился в реку, его длинные черные волосы развевались на ветру, рот распахнулся в злобном оскале. Он преодолел темные воды прежде, чем Жан-Франсуа успел закричать, и, налетев на сестру, повалил ее на камень. Сжав кулаки, ревя от бешенства, он ударил ее по лицу раз, другой, с такой яростью, что металлическая решетка у нее на губах треснула и развалилась с визгом истязаемого металла. И тогда Селин набросилась на него, и они сцепились, вдавливая друг друга то в пол, то в потолок, царапая и раздирая друг друга в ярости – две тени и два языка пламени. Маркиз не мог последовать за угодником через реку и лишь громко призывал на помощь Дэлфина. Капитан и его рабы-мечники кричали, прыгали в поток глубиной по грудь и переходили его вброд, пока брат с сестрой дрались.
Последняя лиат и последний угодник-среброносец напоминали дерущихся детей, которые молотят друг друга кулаками, пинаются, щиплются и плюются. Но в конце концов Селин удалось вонзить зубы в горло Габриэля. Брызнула и потекла кровь, и она глотала, глотала, ресницы у нее трепетали, дыхание стало прерывистым, губы кривились. А потом появились мечники, направив на Селин горящие головешки, так что ей пришлось отступить. Закричав от страха перед пламенем и отскочив назад, она забилась в самый темный угол, какой ей удалось найти. Жан-Франсуа почти не видел ее лица за завесой длинных черных волос и крови, только глаза, широко раскрытые и блестящие от ужаса.
– Не убивайте ее! – взревел он. – Среброносца верните назад, НЕМЕДЛЕННО!
Солдаты подчинились, помогая истекающему кровью, пьяному Габриэлю, зажавшему рукой разорванное горло, подняться на ноги. Заметив свою сестру, съежившуюся в тени, он обернулся и снова бросился на нее, но Дэлфин и пятеро его самых рослых людей остановили угодника.
– Лживая СУКА!
– Вероломный ТРУС!
– Клянусь, я увижу тебя мертвой! – взревел он, вырываясь из рук рабов, когда они оттащили его назад. – Слышишь, Селин? Клянусь Богом на небесах и дьяволом в аду, я расскажу им все, что знаю о тебе и твоих деяниях, просто чтобы посмотреть, как ты горишь!
– Так высока твоя цена? – крикнула она, сплевывая на пол его кровь и глядя на Жан-Франсуа. – О, не обманывайся, маленький маркиз! Мой брат продал бы тебе ключи от рая за бутылку, чтобы в ней утонуть, и за шлюху, чтобы ее выпить!
– Сдохни! – взревел Габриэль, протягивая к ней руки, пока его волокли по каменистому берегу. – Просто войди в эту реку, Селин, и пусть она смоет тебя в преисподнюю! Только на это ты и годишься! Только этого и стоишь! Ты же, сука, последняя из них, так что просто покончи со всем этим!
– И не собираюсь! Я камень, слышишь? Я – ГОРА!
– Уберите его отсюда! – взревел Жан-Франсуа. – Уберите!
Габриэль стал вырываться, сломав одному рабу руку, а другому челюсть, прежде чем они заставили его подчиниться. Дэлфин и полдюжины мечников вытащили последнего угодника-среброносца на берег, окровавленного, насквозь пропитанного вином и водой, и, подхватив под руки, поволокли по каменным плитам. Но сквозь мокрую завесу волос его взгляд не отрывался от сестры, по щеке каплями слез стекали два шрама, клыки обнажились в абсолютной ненависти.
Жан-Франсуа остался на берегу в звенящей тишине, сжимая в руках том. Мелина стояла рядом с осунувшимся бледным лицом. Откинув золотистый локон со своей безупречной щеки, историк уставился через воду на это существо, на эту девушку, на это чудовище. Она забилась в самый дальний и темный угол камеры, все еще дрожа от страха перед пламенем. Губы у нее были перепачканы кровью брата, спутанные темные волосы паутиной спадали на лицо, а черные глаза смотрели прямо на него.
Его голос отчетливо прозвучал в темноте:
– Почему вы и вправду до сих пор не сделали так, как он советовал, мадемуазель?
Лиат склонила голову в молчаливом вопросе.
Историк указал на реку.
– Если чаша разбита, если Грааль ушла, то и всякая надежда на ваше спасение исчезла, разве нет? – Он пожал плечами. – Зачем оттягивать неизбежное? Почему бы просто не покончить с этим?
– Сталь ржавеет. Лед тает.
Она откинула волосы с лица, освобожденные от серебряной решетки губы были обведены красным. И хотя в камере было темно, он все равно видел ее рот, подбородок, шею, не покрытые шрамами и не испорченные. Безупречные и целые под этими чернильно-черными глазами.
– Камень стоит, – прошипела она.
Вампиры наблюдали друг за другом через воду, свежая кровь была у нее на губах, на камне, в воздухе. По коже Жан-Франсуа побежали мурашки, в глазах потемнело, клыки заострились.
– В этой истории скрыто гораздо больше, чем вы рассказываете, мадемуазель Кастия, – тихо произнес он.
– Завтра наступает всегда, грешник, – пробормотала она в ответ.
Удерживая тяжелый том под локтем, Жан-Франсуа поправил платок, разглаживая его тонкими руками, собственнически и покровительственно. За спиной у него маячила Мелина, водя мягкими, как перышко, пальцами по его спине, пока он смотрел на Селин сверху вниз.
– Прежде чем я отправлюсь спать, мадемуазель, хочу спросить, не нужно ли вам что-нибудь?
– А ты бы дал мне это, если бы мы попросили?
Тогда он улыбнулся, холодно и жестоко.