Читать книгу «Империя проклятых» онлайн.
– Ты знала! – взревел Габриэль, поднимаясь. – Ты знала все это гребаное время! Ты обманывала нас месяцами! Скармливая нам ложь за ложью! Выпивая души! Рискуя Диор! Вонзая нож мне в спину!
– А ты до сих пор блеешь об этом! Ты, ноющий пьяный дурак…
– ХВАТИТ!
Рев историка сотряс воздух, заставив брата и сестру замолчать. Сжимая в руке том, Жан-Франсуа вскочил на ноги, и его шоколадные глаза горели яростью.
– Я слушал ваши препирательства большую часть ночи! И хотя у меня впереди вечность, я не могу больше тратить ни секунды на это ребячество! Близится рассвет, мадемуазель и месье, и мне хочется вкусить постельных удовольствий, прежде чем солнце полностью взойдет, или, клянусь Вседержителем, вас обоих ждет расплата! А теперь сядьте ровно и давайте закончим!
В камере воцарилась глубокая тишина, рабы не осмеливались даже дышать.
– Да поможет мне Бог…
– Я бросился на нее, – прорычал Габриэль. – Нацелившись прямо на гребаное горло. Вся ложь, вся ярость, все потери, ее предательство в Кэрнхеме, мой отец, это… слишком много всего навалилось на меня в тот момент. В детстве мы всегда сражались бок о бок. С палками в руках, спина к спине, бились с бесчисленными легионами воображаемых врагов.
«Всегда в меньшинстве, – говорили мы. – Никогда не уступая. Всегда Львы».
Теперь все это осталось в прошлом, превратилось в прах. И как бы сильно я по нему ни скучал, я понимал: мы никогда не сможем преодолеть разверзшуюся между нами пропасть. Я все еще видел кровавое блаженство в ее глазах, когда она дотла высасывала Алину. Слышал ее голос, когда она говорила мне довериться ее ненависти. Не уступил я и в этот раз, летя к ней сквозь темноту, как нож, извергая из себя все накопившееся горе, и яростно врезался в нее. Диор выкрикивала мое имя, когда мы с Селин, сцепившись, рухнули на пол. Феба выпустила из рук Коннора и зарычала, чтобы я прекратил. Но я был ослеплен – ложью, предательством. Но еще больше, сильнее всего, меня терзала мысль, что все, от чего пострадал этот мир, было его замыслом.
Какая-то часть меня всегда это знала. Когда ты по-настоящему задумываешься об этом, сидя в одиночестве в предрассветный час, когда смолкает музыка и затихает болтовня, ты пристально вглядываешься в кровавое зеркало своей души и понимаешь: совместить идею о великодушном создателе с жизнью, которая выглядит вот так, невозможно. Невозможно убедить себя, будто всевышнему не все равно, когда в мире творится столько ужаса, боли и ненависти. Только слепой станет смотреть в адское пламя и улыбаться. Только трус поднимает кулак на свое дитя и называет это любовью. И я снова вспомнил о разговоре о смерти с Пейшенс. Она держала в ладошках мертвого птенчика и спрашивала, почему он умер. Я говорил тебе, вампир, как трудно объяснить смерть своему ребенку, но, по правде говоря, это невозможно объяснить никому. Так мы решили. Все это миф… и его великий замысел. Каждая сказочка о Боге, который любит нас. Мы приучаем себя верить в ложь, в то, что все это обретет смысл, как только мы умрем.
– Но на самом деле во всем этом нет ни слова правды. Мы страдаем, потому что он этого хочет. Нам больно, потому что он этого хочет. Мы умираем, потому что ему это нравится. И если и есть у него какой-то замысел, холоднокровка, то вот он – здесь, – Габриэль махнул рукой на стены из темного камня вокруг и пустую ночь снаружи. – Мир, что стоит на коленях. Моля лишь об одном мгновении милосердия. Истекая кровью своих жалких останков в пасти монстров, которых создал его собственный гребаный сын.
Мои руки сомкнулись на горле Селин, а ее – на моем. Я чувствовал, как закипает наша кровь – ее и моя. К нам бросилась Феба, пытаясь разнять нас. Диор снова выкрикнула мое имя, умоляя меня остановиться: «Папа́, пожалуйста», – устремив на меня ясный взгляд своих голубых глаз.
Поэтому она и не заметила выросшую у нее за спиной тень.
Та поднялась из воды. Черные искореженные останки. Волосы у нее сгорели полностью вместе с платьем и шелками, превратив ее в скелет, обтянутый обугленной кожей. Лица не осталось совсем – только голый безглазый череп, но она все равно чувствовала витавший в воздухе запах святой крови, густой и спелый. И вытянув вперед обе когтистые руки… то, что осталось от Лилид… она…
Голос Габриэля дрогнул и затих.
– Она…
В камере воцарилась тишина, нарушаемая только журчанием воды. Глаза последнего угодника-среброносца наполнились слезами, руки тряслись, длинные черные волосы саваном упали на лицо, когда он опустился на колени на темном берегу.
– Не понимаю, – сказал Жан-Франсуа. – Лашанс же ударила Лилид клинком в грудь. Ее крови оказалось достаточно, чтобы похоронить древнего – сына Фабьена Восса. А уж после удара клинком в сердце эта дуэль, несомненно, должна была закончиться.
– У нее не было сердца.
Историк моргнул, уставившись на угодника.
– Она сама об этом рассказывала. Толев вырвал его в ночь, когда убил ее.
– Мы остаемся в том состоянии, в каком умерли, историк, – пробормотала Селин. – Как думаешь, почему она никогда не снимала корсет? Как думаешь, почему ее назвали…
– Бессердка, – вздохнул Жан-Франсуа.
– Первым ее почувствовал Коннор, – сказал Габриэль, и его голос стал жестким и холодным. – Он развернулся к Лилид, когда она потянулась к Диор, но не успел. Хватка Лилид сомкнулась на лице Диор, и та закричала, взмахнув руками, отчаянно пытаясь вырваться. И хотя пальцы вампирши напоминали обожженные прутики, в ней до сих пор сохранялась ужасная мощь. Не богиня, но существо, которое стольких убило. И рыкнув безликим черепом, Лилид с яростной ненавистью свернула шею Диор с такой силой, что чуть не оторвала голову.
Габриэль опустил голову.
Уставившись на свои протянутые руки.
Дрожащие руки.
– Звук, который мы услышали, был ужасен, – прошептала Селин. – Несмотря на то, что мы дрались и ругались, а Феба кричала, мы все равно слышали этот звук – влажный хруст. А потом в отчаянии закричала Рейн, и весь свет в мире померк. С бешеным рыком, Боже, с такой яростью и ненавистью, что задрожали стены, Коннор бросился на Бессердку, сомкнув клыки на ее горле. Когтями он разорвал грудную клетку, а зубы вонзил в почерневшие остатки шеи. С последним ударом, полным ненависти, уже стоя на краю ада, в который упала, Лилид вогнала кулак в ребра могучего волка, и из груди у него брызнула красная струя. И когда храбрый Коннор Лаклейн, наследник Лунного Трона и Айлид Буревестницы, сорвал голову Лилид с плеч, она тоже завладела его бесстрашным сердцем, вынув его из груди.
Они оба упали, Лилид, наконец, превратилась в кучку обугленного пепла, Коннор ударился о черную воду, которая тут же окрасилась в красный. Феба, рыдая, бросилась к нему, встав на колени рядом с мужем, в отчаянии прижимая руки к дыре у него в груди. Но не было никакой надежды. Жизнь уже покинула его. И когда смерть взяла его за руку, темная магия в его венах наконец отступила, и его тело приняло свой истинный облик – кости выправились, шерсть исчезла, остался просто человек, безжизненный, изломанный, лежащий на руках у плачущей вдовы. Он был суров и красив, старше нее, этот принц Лунного Трона, истерзанный битвами и покрытый шрамами испытаний, его единственный голубой глаз все еще был открыт, а пепельные волосы намокли от воды и пропитались кровью. И, прижав его к груди, Феба запрокинула голову и завыла.