– Рука Диор была искалечена и окровавлена, – снова заговорила Селин, – ткань, которой Габриэль перевязал ее, уже пропиталась красным. Вид у нее был бледный и хрупкий. Шок начал отступать, и Рейн взяла ее за здоровую руку. Но тем не менее Диор взглянула на меня, и на лицо ей набежала тень, ставшая глубже, когда она снова посмотрела на моего брата, на статуи вокруг и на возвышающегося Спасителя.
– Ты видишь?
Этот шепот повис в воздухе, тяжелый, как вечность. К нам в тишину подземья просачивались звуки битвы в городе, дикий рев волынок, ритмичное пение. Наша обильно политая кровью победа звенела среди руин мечты Девятимечной. Песнь бури теперь казалась далекой, хотя сердитый раскат грома все же отражался эхом от стен. Габриэль теперь по-настоящему оглядел склеп, в котором мы все застыли. Пять фигур в старинных одеяниях жрецов с разверзнутыми в страдании клыкастыми ртами собрались вокруг одной. Лицо моего брата побледнело, когда он увидел, что у каждого на шее висел собственный символ – волки-близнецы, розы и змеи, медведь и расколотый щит, два черепа и наконец бледный ворон в полете. Взглянув в лицо этой последней фигуры, он прошептал в темноту имя:
– Фабьен.
Это был он. Воссозданный скульптором, но все же безошибочно узнаваемый. Юноша, неистовый и дерзкий, прекрасный даже в своем темном ужасе. И тогда Габриэль произнес цитату из Священного Писания, которую знает каждый ребенок в Элидэне. Книга плача.
– И небеса стали красными, как кровь сердца, и буря расколола небо, и дождь был подобен слезам всего крылатого воинства падших. И жрецы фальшивых богов и нарушенных заветов, пересчитав все пальцы на пылающей руке ада, застыли в мрачном изумлении.
– Пять п-пальцев. – Диор сглотнула, переводя взгляд с пятен крови на ее коже на рыдающие фигуры под колесом Спасителя. – Пять жрецов.
– Пять линий крови, – понял Габриэль.
– Благие Матери-Луны… – прошептала Феба, поднимаясь на ноги.
– И тогда Спаситель поднял взор к престолу своего Отца Вседержителя, – продолжила Диор, поворачиваясь ко мне, – и сердце его окрасило кости земли, и голосом, подобным грому, он воскликнул…
– В крови этой да обрящут они жизнь вечную, – прошептал Габриэль.
– Ад. – Я посмотрела на эти коленопреклоненные фигуры и кивнула. – Вечный ад.
– На мессе нам обычно говорили, что таково было обещание Спасителя праведникам. – Теперь Диор стояла, обняв Рейн за талию, и голос у нее дрожал. – Его завет тем, кто построит его церковь после его смерти. Но это священники, которые убили его, – сказала она, махнув в сторону пяти фигур. – Его последние слова были обращены не к нам. Он обращался к ним.
– Он проклял их, – прошептала Феба. – Своим последним вздохом. Этих священников.
Диор кивнула, холодно глядя на нас.
– Они стали первыми вампирами, которые появились на земле.
Мой брат смотрел на фигуры из светлого камня, стоящие на коленях перед сыном Божьим, которого они убили. А затем на Спасителя, которому он молился в тот самый рассвет.
– Все это, – выдохнул он. – Все страдания. Вся кровь. Все эти годы мы ждали от тебя спасения. Но… это ты проклял нас.
Мой брат покачал головой, и по его окровавленным щекам текли слезы, когда он говорил со статуей.
– Ты создал их.
А затем он повернулся ко мне, и в глазах у него вскипела ярость.
– И ты знала.
В камере воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом пера Жан-Франсуа. Рабы переглянулись: Мелина, Дарио, Дэлфин и его люди были ошеломлены открытием. А историк просто продолжал писать, хотя никто не знал, сохранял ли он самообладание благодаря практике или потому, что уже знал правду. Но молчание затянулось, перо замерло, а Селин Кастия все еще молчала.
Теперь она сердито смотрела на брата, и черные глаза у нее горели, как два крошечных солнца. Габриэль наконец оторвал взгляд от своей пустой бутылки, щеки у него пылали от ярости.
– Ну? И чего ты ждешь? – пробурчал он заплетающимся от выпитого языком.
– Чтобы ты закончил, – ответила она.
– Да пошла ты, – прошипел он.
– Это была твоя вина, Габриэль.
– Пошла. Ты.
– Это все ты. Ты и твой идиотский гнев, – прорычала она, оглядывая его с ног до головы. – Твоя упрямая, тупоумная гордость. Если бы тебе удалось сдержать хоть один из этих грехов, ничего бы не…