Мать-Волчица молча застыла, уставившись острыми, как ножи, глазами на горло своего отца, которые затем скользнули к пятну от губ Аарона на его руке. Ее собственные губы приоткрылись, а взгляд…
– Сейчас же! – рявкнул Никита, и от его голоса чуть не треснул камень.
И, сжав пальцы в кулаки, Мать-Волчица повернулась, чтобы повиноваться.
– А почему вы до сих пор не освободили ее?
Селин подняла взгляд, когда историк прервал ее. Жан-Франсуа все еще что-то писал в книге, неестественно быстро, бросив на нее короткий взгляд, когда обмакивал перо в чернила.
– Если вы могли по желанию принимать облик маленького крылатого легиона, то почему просто не обошли врага стороной и не проскользнули в подземелья Дивока, чтобы освободить Лашанс?
Габриэль налил себе еще вина, глядя на Селин, приподняв бровь.
– Отличный вопрос. Почему ты не освободила ее, сестра?
– Мы понимали, что на стенах от нас будет больше пользы, – ответила Селин. – Диор была заперта в своей камере. Да, ее ранили, но пока она находилась в достаточной безопасности. Пока не прибыли среброносцы, наше нападение на Неистовых шло не самым лучшим образом, и в этой схватке был нужен каждый клинок.
– Ужасно заботливая Селин. – Габриэль наклонил голову. – А может, ты просто надеялась устроить себе еще один дерзкий пир в этом хаосе? Спасти еще одну проклятую душу от гибели, как ты сделала с Рикардом в Авелине? А может, на этот раз надеялась полакомиться зрелой кровью? Или осушить сочного древнего, чтобы промочить горло? Чем старше твои жертвы, тем больше похвала твоего возлюбленного Создателя? Или ты просто крадешь больше силы для себя?
– Ты ничего не знаешь, – выплюнула она. – И все равно скулишь, как побитая собака. Ты сам-то не устаешь от звука собственного голоса, брат?
– Ты могла остановить это, – прорычал Габриэль. – То, что произошло потом. Могла бы…
– Прекратите! – рявкнул Жан-Франсуа, хлопнув по странице. – Продолжайте, мадемуазель Кастия. О чем вы говорили?
– Я говорила, – прошипела она, все еще сердито глядя на Габриэля, – что мы сражались на стенах, пока не прибыли угодники-среброносцы. А вскоре после этого мы сражались не на жизнь, а на смерть, рискуя всеми нашими жизнями. И хотя мой дорогой брат больше всего на свете хотел бы возложить вину за все случившееся на меня, я сделала все, что могла. – Она вздохнула и опустила голову. – Вряд ли можно было сделать больше.
Габриэль усмехнулся, но, поймав острый взгляд Жана-Франсуа, придержал язык, отхлебнув из своего кубка. И, бросив на него последний сердитый взгляд, его сестра продолжила.
Киара ворвалась в дун по приказу Никиты, и в душе у нее бушевала такая же буря, как и над головой. Она вся была изранена: Феба растерзала ей кожу, Лаклан и его братья повредили плоть серебряной дробью, а Никита разбил сердце. И кто знает, что причиняло больше боли. Мы потеряли ее из виду, когда она вошла в крепость, но та частичка нас, которая была с Диор глубоко в подземельях, слышала, как Киара приближается к камере.
Новая игрушка Никиты, Исла, стояла на страже у клетки Грааля по приказу своего единственного, а рядом с ней несли вахту несколько рабов-мечников. Рейн а Мэргенн наблюдала за происходящим через зарешеченное окошко в двери камеры напротив. Принцесса вся была в синяках, но святая кровь Грааля исцелила ее, и она враждебно посмотрела на приближающуюся Мать-Волчицу.
– Леди Киара. – Исла сделала реверанс. – Как успехи у моего возлюбленного лэрда?
Мать-Волчица проигнорировала девушку, поворачивая ключ в замке камеры Диор.
– Леди Киара? – снова спросила Исла. – Как успехи у лэрд…
Медленно протянув руку, Киара обхватила лапой прелестное личико Ислы и без единого предупреждения впечатала ее в ближайшую стену. Голова девушки лопнула, как переполненный бурдюк с вином, и превратилась в кашу. Рабам-мечникам потребовалось мгновение, чтобы среагировать. Мозги и кровь забрызгали их сапоги, но к тому времени, когда они потянулись за оружием, Киара уже сметала их, ломая шеи, как сухие ветки, и так жестоко ударила одного в живот, что у него кишки вылетели наружу через рот. Полы залило красным, и красными от крови руками Киара рывком открыла дверь камеры Грааля.
– Что ты делаешь? – спросила Рейн.
Диор лежала на полу, из носа и ушей у нее текла кровь. Та часть нас, которая была с ней, дрожала, крошечная и беспомощная, а часть меня, оставшаяся на внешних стенах, теперь кипела. С полными ярости глазами Киара перевернула девочку на спину. И, потянувшись к сапогу, она вытащила короткий острый нож, которым свежевала де Косте во время долгой дороги в город Мэргенн.
– Нет, остановись! – взревела принцесса. – Прекрати, не трогай ее!
– Заткни свою гребаную пасть, маленькая шавка, – прорычала Мать-Волчица, взглянув на девушку.
Рейн стала стучать кулаками по двери.
– Если ты причинишь ей вред, я убью тебя!
– Я причиню вред не ей, – выплюнула Киара, снова поворачиваясь к девушке, лежащей без сознания. – Я причиню вред ему.
Мать-Волчица уставилась на клеймо на своей ладони – черное сердце, окруженное шипами, знак любви, который давно должен был исчезнуть. И, вонзив лезвие в мраморную кожу, она срезала свой шрам верности, прижав рану к губам Диор. Грааль застонала, ее язык окрасился алым. Хоть это и была кровь всего лишь зрелого вампира, но и ее хватило, чтобы Диор пришла в себя после жестокого удара по голове. Девушка медленно разлепила залитые красным глаза, и те чуть не выпали из орбит, когда она увидела нависшую над ней Мать-Волчицу. Тогда Диор окончательно очнулась и начала медленно отползать по камню. Она вытерла пальцами кровоточащий нос, выставив перед собой пальцы, напоминающие кинжалы. Но Мать-Волчица лишь усмехнулась и поднялась на ноги.
– Ты все еще быстро бегаешь, мышонок?