– Именно поэтому они и пьют, вампир, – ответил Габриэль. – Солдат может найти утешение в молитве. В мыслях о семье, о любви своих братьев…
– Но нет ничего лучше, чем капля мужества, которая поможет тебе устоять, когда все вокруг будут кричать, – улыбнулся вампир, покачав головой. – Как ты и говорил Диор в Авелине.
Последний угодник поднял свой кубок.
– Она всегда была сообразительной, эта девчонка.
– Язычники перелезли через зубчатые стены, – продолжила Селин, – и были готовы все разнести на куски. Но к моему голосу присоединился голос Габриэля, и Феба тоже закричала, и на всем протяжении разрушенных стен Ньютунна ни один раб не поднял меч, чтобы вступить в схватку. Кейлан тоже проревел: «Отставить!», и это слово передавали по рядам, и животные, еще мгновение назад готовые учинить кровавую бойню, теперь стояли не перед врагами, но слышали приветствия, благословения и мольбы о прощении и видели улыбающиеся лица. Легион мужчин и женщин, погруженных во тьму, пробудился благодаря дару единственной девушки. Дару, о котором они даже и не догадывались, и не молились. Дару свободы.
Габриэль улыбнулся, и они обменялись взглядами, эти родные брат и сестра, которые так ненавидели друг друга. И хотя ее зубы были скрыты, казалось, Селин тоже улыбнулась, глаза ее сияли в память о маленькой победе над разрушенными стенами.
– Я услышал крик, – сказал последний угодник. – Кто-то звал меня по имени. А потом и Пью заголосила у меня в голове: «Чернопалый, о, милый чернопалый!» И вот он уже мчался сквозь толпу клейменых, сбитых с толку закатных плясунов, и его улыбка была такой же яркой, каким когда-то было солнце.
– Батист! – взревел я.
– МАЛЕНЬКИЙ ЛЕВ! – воскликнул он, бросаясь в мои объятия.
И хотя я не осмеливался крепко обнять его, боясь убить, Боже, он чуть не вышиб весь воздух из моих легких, оторвав меня от земли. Слезы навернулись на глаза, когда я обнял старого друга, и его широкие плечи тоже сотрясались от рыданий. Я мог только представить, какие ужасы ему пришлось пережить за последние ночи, но, по крайней мере, мы избавились от необходимости биться друг с другом. И когда мой старший брат поставил меня на камень, я посмотрел на небо и впервые за все время тихо возблагодарил Бога.
– Я думал, что больше никогда тебя не увижу, Габи, – прошептал он, вытирая глаза.
– Боюсь, тебе не повезло, – усмехнулся я.
Батист посмотрел на зубчатые стены вокруг, на Фебу рядом со мной, на легион выстроившихся на стенах плясунов.
– И это все ради меня? Не стоило так надрываться, mon ami.
Мы рассмеялись, но ненадолго, а затем обратили наши взгляды на Ньютунн. Из развалин внизу выползали фигуры, гнилые и иссушенные, голодные и шипящие – армия плоти нежити, изголодавшаяся по крови. И на нас уставились тысячи пустых глаз.
– Габи, – пробормотал Батист. – Аарон, он…
– Знаю, брат. – Я сжал его плечо. – Я собираюсь вернуть его, клянусь.
– Нет. – Батист поднял тяжелую кувалду, не сводя глаз с моря зубов внизу и со стен Ольдтунна, где его ждал возлюбленный. – Я сам его верну.
– Аарон сейчас принадлежит Никите. – Я покачал головой. – И единственный способ спасти его…
– Он был моим задолго до того, как стал принадлежать Черносерду. – Здоровяк расправил плечи, похлопывая молотом по ладони. – Любовь побеждает все, Габриэль.
Я стиснул зубы, желая удержать его от необдуманного поступка, но знал, что он все равно не послушает. Батист и Аарон отказались от всего, чтобы быть вместе. Я видел, как они любили друг друга, стоя бок о бок в битве у Близнецов, но даже несметного легиона Короля Вечности не хватило, чтобы разлучить их. И я был дураком, думая, что и армии Никиты не удастся справиться с этим.
– Хорошо, – пробормотал я. – Просто держись поближе ко мне, слышишь?
– Просто постарайся не отставать, – улыбнулся мой старый друг, поднимая свой молот.
– Сребронос! – раздался рев.
Я посмотрел со стены вниз и увидел окровавленную Бринн среди стаи лунных дев. Медведекровка-великанша стояла на вершине разбитого камня, и ее черные косы развевались на штормовом ветру, когда она указала на тени, сгущающиеся на зубчатых стенах Ольдтунна.
– Чего мы ждем? Позолоченного приглашения?
Я взглянул на молодого человека, стоявшего рядом с Селин, темноволосого и темноглазого. Руки у него дрожали, когда он вытаскивал меч, и по его хватке я понял, что он был совсем зеленым, как трава. Оглядев стены, среди закаленных мечников я увидел и других новичков, таких же испуганных.
– Как вас зовут, месье? – спросил я его.
– Хоакин. Хоакин Маренн.
– Что ж, Хоакин-Хоакин Маренн, этот мир в долгу перед вами. Но, думаю, сегодня вы сделали достаточно, чтобы помочь нам в борьбе с врагом. – Я посмотрел на копошащихся внизу порченых, на только что освобожденных мужчин и женщин на стенах вокруг, перекрикивающих гром. – Вы прошли через ад и тьму, но никакие командиры не имеют права приказать вам сражаться здесь, и никакие обещания не обязывают вас здесь оставаться! Нет ничего постыдного в том, чтобы прожить еще один день, а сразиться в другой!