– Чего ты хочешь, Селин? – рыкнул Габриэль.
– Диор велела мне поговорить с тобой, брат.
– Ты говорила с ней? – спросила Феба, широко распахнув глаза. – Как она?
Мы взглянули на легион теней у нас за спиной, на лесной народец в шатре за спиной брата, шкуры у них были расписаны кровавыми заклинаниями, а тела искажены слепым идолопоклонством.
– Довольно неплохо, учитывая ее отчаянное положение. Дивоки попытались поработить ее, но святая кровь делает ее невосприимчивой к их воле, хотя роль свою она играет безупречно.
При этих словах глаза моего братца чуть не вывалились из орбит.
– С помощью своей крови она способна разрывать узы рабства, Габриэль. И сейчас, в этот самый момент, она разжигает пламя мятежа в замке и просит тебя отложить атаку, чтобы она могла освободить как можно больше клейменых, которых поработили Неистовые.
– И в чем смысл этой задержки? – спросил он. – Мы собираемся сжечь дотла всех холоднокровок в Дун-Мэргенне, поэтому их рабы в любом случае обретут свободу.
– Никита отдал приказ всем смертным солдатам отправиться на внешние крепостные стены. Тебе и твоим… новым друзьям нужно будет прорваться сквозь них, прежде чем вы доберетесь до Черносерда.
– И что? – это спросил человек-волк с головой зверя, голос которого скрежетал как мокрый гравий. – Они служат пиявкам. Пусть сдохнут вместе со своими хозяевами.
– У них нет выбора, – тихо сказал Габриэль. – Не по своей воле они им служат.
Мы кивнули.
– Вот поэтому Диор просит тебя дать ей немного времени. Бессердка – это ремень, который связывает Неистовых воедино. А Черносерд – пряжка. Без них…
– Никита – древний, – прошипел Габриэль. – Он старше, чем сама гребаная империя. А Лилид – старейшая из Дивоков, что топчут эту землю. Как Диор может думать…
По лагерю разнесся крик, и все обернулись. По снегу к нам вышагивала дюжина горцев в тисненой коже, с вымазанными кровью лицами. Возглавлял их такой великанище, каких я никогда не видела. Он больше походил на льва, а не на человека. Лицо с искаженными чертами было обрамлено гривой заплетенных в косы волос, а тело покрыто рыжим мехом. На одном плече у него болталось тело: истерзанное и окровавленное, но все равно пытающееся сопротивляться хватке этого чудовища.
Когда он увидел нас, то остановился, оскалив острые клыки.
– Спокойно, Кейлан, – пробормотала Феба. – Это сестра Габи.
– А это еще кто, черт возьми? – спросил мой брат, кивая на плечо зверя.
Бросив на нас убийственный взгляд, ведьмак плоти бросил тело в снег. Мы увидели длинные черные косы, смуглую кожу, ставшую серой, как смерть, и маленькие круги крови, размазанные по щекам. Лицо у нее разодрали до костей когти плясуна, а руки вырвали из плеч. Мы прищурили глаза, когда до нас донесся запах ее крови.
– Сорайя, – прошептали мы. – Младшая дочь Никиты.
Среди собравшихся пробежал ропот, мечи и когти сверкнули в свете костра. Сорайя попыталась подняться, но тот, кого звали Кейлан, поставил ей на грудь сапог, вдавив в снег. Безоружная вампирша зашипела, корчась от боли и ненависти.
– Мой отец увидит, как с-с тебя с-сдерут шкуру за это!
– Поймали ее, когда она ехала на север с полудюжиной других, – сказал Кейлан. – Джеррик сбил ее с ног.
– Крысы, – прорычал человек-волк. – Бегут с тонущего корабля.
– Нет, – ответил большой лев. – Думаю, их отправили с вестью.
– Для кого? – спросил мой брат.
Кейлан пожал плечами.
– Не знаю. Но нас было только трое, а их шестеро. Некоторым удалось бежать. Порабощенные лошади слишком быстрые, не догнать.
– Куда они направились? – спросил Габриэль, не сводя глаз с Сорайи.
Высококровка рассмеялась, и ее окровавленное лицо скривилось от боли.