– Ты доверяешь мэб’лейру, Бринн? Откуда нам знать, что она та, за кого себя выдает?
Зверюга усмехнулась, оглядывая меня с ног до головы.
– С таким самомнением? Она точно его кровная сестра…
И когда та, которую звали Бринн, уверила недоверчивых стражниц, что мы пришли повидаться со Львом, нас повели вверх по склону. Я только читала о закатных плясунах в библиотеке мастера Вулфрика, но никогда не видела их воочию, за исключением Фебы а Дуннсар, и хотя среди их легиона были обычные люди, меня поразило то, как ужасно их языческая магия исказила остальных. Через пламя костров на нас смотрели отвратительные особи: верзилы из мышц, зубов и когтей, полулюди-полузвери. В свете костров сверкали хищные глаза, мелькали заостренные уши, хвосты и острые зубы, лица украшали спирали лунной крови, дающей им силу земли и богинь одновременно.
Прогуливаясь по этому бестиарию, мы сотворили знак колеса.
Нас привели к шатру в центре лагеря, увешанному знаменами дюжины языческих кланов. Прорычав нам «стоять», та, которую звали Бринн, шагнула внутрь, оставив нас в окружении злобного зверинца. Казалось, у нас за спиной собралось все войско горцев: сверкали клинки и клыки, а из пастей и ртов на холоде поднимался пар.
Мы услышали рык, и кто-то окликнул моего брата по имени. И он в мгновение ока оказался передо мной, откинув полог шатра, с обнаженным проклятым клинком в руках.
Глаза горели красной яростью, клыки обнажились, и когда он шагнул ко мне, в голове у него была только одна мысль – убить меня.
– Успокойся, брат, – закричали мы. – Меня послала Диор!
Его ярость поутихла, но лишь на каплю, слишком сильно он был разгневан. Если бы в нем не текла наша кровь, кто знает, что бы он мог натворить? Для него не имело значения, что я бы никогда не подвергла себя такой опасности без веской причины.
Последняя лиат покачала головой и вздохнула.
– Мой брат всегда слушал свое сердце, а не голову.
– Вот уж точно, ни к одной из своих голов он не прислушивается, – ухмыльнулся Жан-Франсуа, делая наброски в книге.
Селин обратила на историка свой испепеляющий взгляд, черный, как воды между ними.
– Твое желание его заполучить достойно сожаления, грешник. Ты же знаешь, что он убьет тебя в мгновение ока, если ему представится такая возможность? Как так получается, что люди смотрят на моего брата и видят только то, что хотят? Как получается, что он живет, пленяя и очаровывая всех и каждого, а мне досталось вот это?
– Ты говоришь так, будто ненавидишь его, – задумчиво произнес Жан-Франсуа, работая над портретом Селин, стоящей среди моря закатных плясунов. – И все же в основе твоей ярости лежит преступление, в котором его никак нельзя винить. Можно посетовать на невезение – это понятно, мадемуазель Кастия, но возлагать вину за прихоть небес на смертного…
Историк улыбнулся, и его темные глаза блеснули.
– Ну… с вашей стороны это несколько нечестиво, мадемуазель.
– Ты не понимаешь, – прошептала она. – Не знаешь. Чего он мне стоил.
– Мне, – ответил историк. – Не нам. Вы как-то странно используете множественное число – каждый раз по-разному. Иногда вы говорите о себе как о многих, а иногда – только как о Селин. Простите, но из-за этого вы кажетесь несколько… несбалансированной, неуравновешенной. И, что еще хуже, довольно ненадежной рассказчицей.
– Гораздо надежнее, чем другой твой рассказчик, грешник.
– И что же тогда? Мне или нам?
– И то и другое. И ни то, ни другое. Все именно так, как мы говорим.
Историк закатил глаза и поднял перо, а Селин продолжила.
Мы стояли на снегу, уставившись друг на друга, как в детстве, когда играли в гляделки, но сейчас это были не они – а борьба между силой воли Габриэля и моей. У него за спиной мы увидели ведьму плоти а Дуннсар, которую темная магия исказила еще сильнее: на нас смотрели глаза животного, которое облачилось в ее кожу. Хотя она бросила на меня хмурый взгляд, но все же коснулась его запястья и что-то тихо зашептала ему на ухо: и прикосновение, и тон были гораздо более интимными, чем когда-то не так давно.
Мы перевели взгляд с ее руки, лежащей на руке Габриэля, на его глаза.
– Мы видим, сколько бессонных ночей вы провели, пытаясь добраться до Диор. Не теряли время даром, да?
Ведьма плоти повернулась ко мне, сверкая окаянными глазами.
– Мы можем тебя прирезать за два вздоха, пиявка. На твоем месте я бы потратила их более разумно.
– Ты – не я. И никогда мной не будешь. Благодари за это своих языческих богов.