– Ошибиться просто.
– Дураки часто совершают простейшие ошибки.
Лилид задумчиво надула губы, постукивая по ним пальцем, пока изучала племянницу.
– Она выглядит какой-то мрачной эти ночи, тебе не кажется? Несмотря на новые лавры, которые принесла ей победа над Львом? Может, ее, твою Киару, раздражает, что ее место узурпировали?
– Узурпировали? – усмехнулся Никита. – Она, как всегда, стоит по правую руку от моего трона.
Бессердка взглянула на Аарона, скривив губы, когда ее бездонный взгляд скользнул ниже пояса брата.
– Я не говорю о ее положении в тронном зале, брат.
Аарон ничего не ответил, его взгляд был устремлен прямо перед собой. Взгляд Киары задержался на отце, который сердито смотрел поверх кубка. Но если Никита и намеревался что-то возразить, то не успел. Двери резко распахнулись, и по залу эхом разнесся грохот. На пир ворвалась Сорайя, ее смуглая кожа блестела, а в косах драгоценными искрами вспыхивал свежий снег.
Никита приподнял бровь.
– Дочь?
Сорайя взглянула на Киару, которая, торжествуя, стояла на окровавленном камне. Взгляды сестер встретились, и Мать-Волчица нахмурилась, увидев выражение лица своей младшей сестры.
– Дочь, – прорычал Черносерд. – Говори.
– Прости меня, отец, – поклонилась Сорайя. – К воротам прибыл гонец.
Лилид почесала Принца за ухом, и огромный белый волк забарабанил лапой по камню, как какой-нибудь измученный щенок.
– Снова принцы Восса явились просить милостыню для своего нищего короля?
Сорайя покачала головой, глядя на Никиту, и ее желание угодить своему сеньору и отцу боролось со страхом стать гонцом с дурными вестями.
– Мне… кажется, будет лучше, если вы пойдете и посмотрите сами, мой лорд.
Бездонные глаза Никиты сузились, бледные пальцы погладили подлокотник трона, украденного у Девятимечной. Груз долгих лет тяжело лег на его чело, он был не из тех, кто любит гадать. Он встал, медленно расправил полы своего великолепного кителя и лишь потом спустился с возвышения.
– Будет лучше, если вы возьмете с собой Эпитафию, отец, – прошептала Сорайя.
По залу прокатился рокот, а лорды крови Никиты переглянулись. Черносерд нахмурился и потянулся за оружием, лежащим на его троне. Огромный меч был устрашающих размеров – больше человека. На рукояти разинул пасть в реве медведь, а клинок из темной стали покрывали руны на старотальгостском и зазубрины, полученные в бесчисленных битвах. Никита назвал его Эпитафия, и это имя было вполне заслуженным – одному богу известно, скольких пронзило его острие.
Положив оружие на плечо, Никита проследовал через зал. Он шел, а его лорды крови стояли, с подозрением глядя на Сорайю. Но юная вампирша уже маршировала в ногу со своим отцом, бросив еще один мрачный взгляд на Киару, шагавшую рядом. За ними последовали остальные, постепенно скрываясь в снегу, пока не опустела вся комната.
Ушли все, кроме Лилид.
Бессердка стояла, поджав губы, и водила позолоченным кончиком пальца по одному из рогов на своей короне. Ее мечницы переглянулись, затем перевели взгляд на Рейн, и вопрос о внезапной возможности был настолько ошеломляющим, что принцесса едва не забыла про Лилид, которая с раздраженным вздохом вскочила на ноги. Рейн крякнула, когда Лилид наступила ей на спину и придавила к разбитым каменным плитам. Щелкнув пальцами, вампирша направилась вслед за братом, за ней скользнули фрейлины и волк, а за ними поспешила Диор, чтобы не отстать на своих нелепых каблуках.
Все вышли через главные двери, прямо в шторм над заливом, где гремел гром. И прошествовали дальше. Мимо любопытных рабов, Хоакина возле конюшни, Батиста в кузнице, маленькой Милы, дрожащей в своей клетке. Мимо развалин Усыпальницы Девы-Матери в Ольдтунн, где смертные в ужасе отпрянули назад, заметив мрачную процессию.
При их приближении со стен раздались звуки рога, донесшиеся до самого Ньютунна. Могучие ворота распахнулись, открывая вид на второй разрушенный город. Тысячи порченых, скрывавшихся среди руин, обернулись на звук, те, у кого еще сохранились остатки разума, воем или шипением выражали свой голод. Оскалив клыки, они выскальзывали из разрушенных домов, воняющих тухлятиной канализационных стоков и разгромленных поместий. Но, увидев Черносерда, начинали дрожать, как собаки перед Повелителем Волков, и прятались назад, в тень.
Диор все это время шла рядом с Лилид, держа руки перед собой, как святая сестра. Но глаза у нее стали серо-голубыми, а едва заметная морщинка на лбу выдавала недоумение по поводу того, что же такое могло отвлечь графа Дивока от его пира. Когда снова прогремел гром, Никита поднимался по лестнице на возвышение, идущее вдоль разрушенных внешних стен. Его лорды крови отступили в сторону, и по правую руку встала Лилид, вглядываясь в темноту.
Они выстроились на вершине разбитых зубчатых стен, являя собой сотни лет и тысячи жизней. Кейн и Аликс, Драйганн и Серый Шут, Сорайя и Киара и остальные. И в темноте Диор услышала мелодию волынки и тихое рычание нагрянувших с нежданным визитом гостей. И хотя Лилид сохраняла маску спокойствия, с губ у нее сорвалось едва уловимое шипение, когда снова прогремел гром.
Ночь была слишком глубокой, чтобы глаз смертного мог хоть что-то разглядеть, и Грааль, прищурившись, вглядывалась. Но тут небо прорезала молния, ослепительный разряд осветил развалины под стенами Дун-Мэргенна, и Диор ахнула, увидев выстроившийся там легион. Массивные фигуры и сверкающие клыки, серповидные лезвия и золотистые глаза, меха в пятнах крови и покрытые чернильными шрамами кожи. Мир снова погрузился во тьму, Диор моргала, а волынки тихо пели о смерти и войне. И снова сверкнула молния, лезвием прочертив дугу в небесах, прокатился по тучам рокот грома, напомнив о клятве, которую он давным-давно дал ей.
«Не знаю, куда приведет нас этот путь, девочка. Но я пойду по нему вместе с тобой, какая бы судьба нас ни ждала. И если сам Бог решит разлучить нас, если весь Несметный Легион встанет у меня на пути, я все равно найду дорогу назад даже с берегов бездны, чтобы сражаться на твоей стороне».
Слезы наполнили ее глаза.