– Мы прямо под Амат дю Миаг’дэйр.
– Усыпальница Девы-Матери, – прошептала Диор, взглянув вверх.
Это объясняло, почему мир вокруг казался нам таким неправильным: собственно, потому, что мы стояли не на самой святой земле, а под ней. Но все же мы чувствовали постоянную тревогу, и как только Диор ступила в туннель, она только усилилась и больше давила мрачной тяжестью. Коридор был коротким и упирался в величественную дверь из железного дерева, украшенную гравюрой с изображением Девы-Матери, вырезанную в архаичном стиле и больше походившую на оссийскую воительницу, чем на Невесту Небес. На ней была клановая одежда и нагрудник, волосы заплетены в косы по местному обычаю, а вокруг головы, подобно нимбу, тянулся отрывок из Священного Писания, выполненный древними оссийскими рунами.
Рейн толкнула тяжелую дверь и прошла в помещение. Но когда за ней последовала Диор, мы почувствовали, что нас отшвырнуло назад, словно рукой Божьей. Ошеломленные, мы выпорхнули из колье и по спирали опустились на пол. Увидев, как мы упали, Диор наклонилась, чтобы поднять нас, но мы шарахнулись назад, трепеща крыльями. И, оглядевшись, Грааль наконец поняла.
– Святая земля, – прошептала она.
Мы отступили, наблюдая, и, слегка кивнув мне, Диор зашла внутрь за Рейн. Помещение представляло собой крипту, огромную и темную, освещенную лишь несколькими мерцающими точками света. Когда-то, судя по всему, это было грандиозное сооружение, вмещавшее древние мраморные гробницы, расположенные длинными рядами. На них возвышались статуи погребенных дам и лордов, обряженных как убийцы. Но когда усыпальницу наверху разрушили, это нанесло ущерб и внизу: потолок частично обвалился, гробницы раскололись, побитые каменной кладкой, кости высыпались на каменные плиты.
В полу мы заметили странные углубления – какие-то загадочные геометрические фигуры, которые были нам непонятны. Стены украшали огромные мозаичные портреты Семерых Мучеников, но только один, вернее, одна из них пережила бойню почти невредимой: прекрасная Мишон, с льняными волосами, в доспехах, с высоко поднятым мечом, возглавляла свою армию праведников в священной войне.
Под этой мозаикой находился мощный свод, достаточно большой, чтобы вместить полудюжину тел. Его сотворили из прекрасного мрамора, потрескавшегося во время нападения, и увенчали великолепной скульптурой, которую, как мы поняли, отлили из чистого серебра, потемневшего от пыли. На ложе из черепов покоилась женщина, длинные косы переплетались в нимб вокруг головы. Одета она была в кольчугу и доспехи, на груди лежал длинный меч. Крылатые херувимы несли трубы и гирлянды цветов, а огромные и свирепые серафимы стояли с обнаженными серебряными мечами, охраняя пустой гроб. Ибо это была Та-лай дю Миаг’дэйр, гробница Матери-Девы, построенная в ее честь после того, как ее тело вознеслось на небеса, где она восседала по правую руку от Отца.
И перед этим памятником предку Диор стояли четыре женщины.
Рейн, надежно скрывавшая под одеждой служанки воительницу королевской крови. А рядом – три новых игрока: элегантные лебеди, готовые исполнить любую прихоть Бессердки. Они носили красивые зеленые платья с вышитыми на них волками клана Мэргенн, роскошные одежды и драгоценности. Но теперь они вели себя по-другому, и мы не могли не отметить, что стояли они не с опущенными плечами и взглядами, а расставив ноги для равновесия, и руки держали так, словно привыкли сжимать в них меч. Глядя им в глаза, Диор поняла, что произошло, так же ясно, как и мы.
– Это сработало, – вздохнула она.
– Oui. – Рейн улыбнулась свирепо, как волк ее дома. – Потребовалось время, чтобы сделать это незаметно, но в конце концов мне удалось добавить твою кровь им в утреннее кушанье. К концу завтрака все были свободны. Это напоминало пробуждение от мрачного сна.
– В еще более мрачном кошмаре, – пробормотала одна из женщин.
Она была самой старшей: лебедь со шрамом на подбородке и жесткими руками. Высокая, худощавая и гибкая, словно ива, лет сорока, с длинными седеющими волосами и пронзительными голубыми глазами.
– Диор Лашанс, это Арлинн, камер-дама в моих покоях и леди Фэнуотч.
Затем Рейн кивнула двум другим служанкам, которые были всего на год-два старше нее.
– Это леди Джиллиан а Мэргенн и ее сестра, леди Моргана. Обе – мечницы, кузины и подруги, а также верные клинки моего дома. И все мы выражаем вам нашу глубочайшую благодарность.
Все дамы присели в реверансе, а когда выпрямились, осенили себя знаком колеса. В глазах старшей мечницы мелькало подозрение, но молодые рыжеволосые сестры смотрели на Диор с нескрываемым удивлением.
– Когда с нас сняли черное заклятие крови Лилид, леди Рейн рассказала нам, кто ты такая. – Юная Моргана взглянула на мозаику над головой. – Дочь самой святой Мишон. Первая возрожденная мученица.
– Я не мученица, – ответила Диор. – И не имею ни малейшего желания быть ею. Я просто хочу покончить с этим и, Господи… помочь людям там, наверху… – Она посмотрела в сторону двора, где над головой грохотал гром. – Их осталось совсем мало. И с каждой ночью становится все меньше. Мы должны что-то предпринять.
– Не бойся, – Рейн кивнула. – Теперь, когда мы знаем, как это работает, мы с этим справимся.
Затем заговорила Джиллиан, быстрая и пылкая девушка со шрамом на лбу, испещренном веснушками:
– Если темные чары можно разрушить всего лишь одним глотком твоей святой крови, мы можем подать ее сегодня вечером на ужин. Освободить все души в дуне одним махом.
– И как же мы добавим кровь в блюда, юная Джиллиан?
Это заговорила Арлинн, и ее суровые голубые глаза приковали юную даму к месту.
– Леди Рейн потребовалось несколько дней, чтобы найти возможность освободить хотя бы нас троих. Может, нам повальсировать на кухне с ведром крови, надеясь, что Кейлих и ее подручные ничего не заметят?
– Ведро, – фыркнула Моргана, кивая на Диор. – Да вы посмотрите на нее. Она похожа на мешок с костями. Думаете, из нее можно нацедить лишнее ведро кларета?
– Думаю, они учуют в любом случае, – пробормотала Диор. – Вонь из этих кухонь разносится по всему замку, а моя кровь для этих ублюдков как духи.
Джиллиан надулась.
– Слабоумная, – пробормотала Моргана, закатив глаза.