– Да, но он примкнет к нам только в том случае, если примкнут все остальные. Если их клан объединит силы против Дивоков, их владения станут уязвимы, и Кейлан не верит, что Слейны, Киллэхи или дюжина других родов не захватят их земли, пока он будет заниматься другими делами.
– Значит, они останутся здесь и будут драться за клочки умирающей земли, а не за весь мир? Будущее королевства висит на волоске! Неужели на них нельзя никак повлиять? Что должно произойти, чтобы они нам поверили?
– Может быть, чудо. – Феба покачала головой. – Да и то… только «может быть».
– Шило мне в рыло, – прорычал я. – В рот меня…
– Нет настроения, – вздохнула она.
Я схватил пустую бутылку и запустил в стену.
– Зимний Собор, в задницу твою мать! – взревел я. – Видишь, вот поэтому и нужны императоры, Феба! Вот поэтому возводят троны! А так-то да… пусть каждый придурок выскажется, и вы просто захлебнетесь в этом дерьме! А они все равно найдут способ обсудить, какого оно цвета, когда пойдут ко дну!
– Ну хорошо, если отбросить преимущества доброжелательной монархии, что, черт возьми, нам теперь делать?
Я повернулся к окну, вглядываясь в темноту глазами бледнокровки, глядя на статуи лун внизу, на полумесяцы из гранита и крылья ангела. Столько времени и усилий потрачено, чтобы попасть сюда, и все впустую. Я так сильно подвел Диор, Боже, это было похоже на удар мечом в живот. Я не видел выхода и не видел пути, но…
– Начнем с конца. Мне нужно добраться до Диор. Ее совсем скоро должны привезти в Мэргенн.
– Хорошо, и что мы будем делать, когда доберемся?
Пока Феба говорила, я смотрел на нее. Какая-то маленькая и глупая частичка все еще горела внутри меня, несмотря на ужасные тьму и холод снаружи. Странно, как одно слово может изменить мир. Странно, что в самых незначительных вещах кроется столько силы.
– Мы, – повторил я.
– Да. – Она подошла ко мне и заглянула в глаза. – Меня не волнует, даже если сотня армий нежити встанет у нас на пути. Я дала клятву крови этой девочке. И значит, – она положила руку мне на грудь, откидывая назад волосы, свирепая и бесстрашная, – мы.
– У меня нет никакого плана, Феба. И никаких молитв. Скорее всего, мы идем навстречу смерти.
– Мы умираем, только если о нас забывают, Габриэль де Леон. Горите ярко. Горите недолго. Но горите.
Я покачал головой, в изумлении глядя на этот сплав золота и платины, серебра и стали. В венах у меня бродил алкоголь, но, несмотря на тьму, что ждала впереди, а может, и из-за этой самой тьмы, вид Фебы грел меня сильнее. В глазах у нее плясали отблески огня, в ночи за окном завывал ветер, и мне вспомнились ее слова в Равенспире. Что нужно найти того, кто дополнил бы недостающие в нас фрагменты. Что для этого нужно быть довольно смелым. И хотя сердце у меня все еще кровоточило и я был уязвим, я медленно протянул руку, убирая прядь с ее щеки и прислушиваясь к биению ее учащенного пульса.
– Ты настоящая женщина, Феба а Дуннсар.
– Я не женщина. Я – глушь и дебри. Я – ветер.
– Колючки и ежевика, – улыбнулся я.
– Кровь и шрамы. – Она кивнула.
И тогда я поцеловал ее, глубоко, нежно, медленно, скользнув рукой по ее пояснице и притянув к себе. Феба вздохнула и с голодным рычанием обвила руками мою шею. Она прижалась ко мне губами и телом, и мы споткнулись и налетели на стол, чуть не упав. Со всех сторон нас окружала темнота, не было ни выхода, ни реальной надежды на завтрашний день. И мы оба отчаянно пытались защититься от холода, хотя бы на одну эту ночь.
Мои пальцы нащупали завязки у нее на тунике, ее руки скользнули к моему ремню. Наши языки соприкоснулись, и она прикусила мне губу, пока стаскивала с меня кожаные штаны. Я застонал, когда она погладила меня, сжала чуть сильнее, скользя когтями по моей пылающей коже. Она вздохнула, стоило мне оторваться от ее рта, и я стянул с нее тунику через голову, сорвал кожу и отбросил в сторону. И не успел я опомниться, как оказался на коленях перед этим ангелом, без усилий усадил ее на край стола. Она дрожала, пока я медленно прокладывал дорожку из жгучих поцелуев по внутренней стороне ее бедра.
– О Луны, – прошептала она.
Она со стоном откинулась назад, положив одну руку мне на затылок, чтобы направить меня в нужное русло.
Боже, желание обладать ею, нужда в ней захлестнули меня, как само таинство. Мы были высоко в башне, где нас никто не мог услышать, но Феба все равно прижала руку ко рту, прикусив палец, чтобы заглушить стоны. Она раздвинула ноги шире, притягивая меня к себе, запрокинула голову и покачивала бедрами, пока мой язык выводил гимны на ее коже.
Я вздохнул, ощутив ее вкус, желая задержаться, утонуть в нем, но она была нетерпелива, слишком долго она ждала, и вскоре подняла меня с колен. Я проложил поцелуями дорожку вверх по ее телу, по упругому животу и мягким изгибам, до опьяняющей опасности на шее. Ее пульс шептал мое имя, а моя жажда загнанно билась о прутья клетки. Мне хотелось попробовать ее, завладеть ею, поглотить ее, и когда я целовал ей шею, покусывая кожу, я не знал, чем это закончится. Но Феба обхватила ладонями мое лицо и притянула повыше, прижимая свои губы к моим, голодным и твердым. Ее мед смешивался на наших языках, пока наши тела прижимались друг к другу. Она залезла мне под тунику и стянула ее через голову, несмотря на мой протестующий шепот. Я ахнул, когда она провела когтями по моему животу, она зашипела в мольбе, когда наклонилась, чтобы снова поцеловать, и ее твердые соски коснулись серебра на моей груди.
– Ты поранишь с…
– Мне все равно, – выдохнула она. – Возьми меня, Габриэль.
От этого приказа в животе у меня запорхали бабочки, я весь затрепетал. Я боялся обжечь ее и не хотел, чтобы и меня обожгли в ответ, но я нуждался в том, чтобы эта женщина стала моей, пусть даже на эту ночь. Она ахнула, когда я перевернул ее, укладывая на стол перед собой. Мои глаза блуждали по спиралям, выведенным у нее на спине, по восхитительным ямочкам у основания позвоночника, по идеальным изгибам ягодиц. Она застонала, когда я взял ее за руки, скрестил их у нее на пояснице, обхватив пальцами ее запястья и прижав их. Теперь она вся была в моей власти.