Фебу со всей поспешностью отнесли во дворец, а меня отвели в одну из боковых башен. Жрица, которая забрала у меня оружие, повела меня вверх по винтовой лестнице, и отблески свечей, падавшие с ее короны, мерцали на камнях. Бринн топала позади, ощетинившись молчаливой угрозой. Меня отвели в комнату на вершине, из узких окон которой открывался вид на могучие базальтовые статуи и замерзшее у их ног озеро. Я увидел горящие на берегу костры и тени, танцующие вокруг пламени, и ветер доносил до меня звонкое пение волынок и запахи пиршества.
– Ты останешься здесь, – приказным тоном произнесла жрица. – Юная Бринн будет стоять на страже внизу. Если понадобится, позовешь ее.
– И сколько мне ждать? – спросил я, сжав кулаки.
– Сколько пожелают Матери и Отец.
– У меня есть дело на юге, мадам. Мой самый близкий друг в большой беде. Мы пришли просить помощи у кланов, но если вы нам не поможете, нам придется искать тех, кто поможет. И быстро.
– Мы должны поговорить с дщерью Фиан. – Она склонила голову набок, и воск закапал на пол. – Все зависит от нее. Если твой языческий Бог слышит тебя, ты тоже можешь помолиться, чтобы она выжила.
– А если не выживет, – прорычала Бринн, – то мы убьем тебя, вампир, но по крайней мере быстро.
Я вздохнул, встретившись взглядом с медведицей.
– Значит, предложения руки и сердца не будет?
Великанша что-то пробормотала и повернулась, чтобы уйти, но мой голос заставил ее остановиться:
– Спасибо, мадемуазель Бринн.
Нахмурившись, она оглянулась через плечо.
– За то, что поверили мне, – сказал я. – Это очень важно – сделать первый шаг. Люди, которые не доверяют друг другу, обречены уничтожать друг друга. И Луны, и Земля знают, как много вокруг врагов в эти ночи.
Я протянул ей руку в изодранной перчатке.
– Я в долгу перед вами. И, надеюсь, со мной – весь мир.
Воительница посмотрела на мою руку. Хмыкнув, она пожала ее своей лапой, и ее хватка была такой, что у меня затрещали кости. Я вздрогнул, пытаясь сравняться с ней в силе, и в глазах у нее заискрилось веселье. Не попрощавшись, пара покинула мою камеру.
Конечно, на тюрьму она не очень походила, да и полагаю, что тюрьма в этом священном месте не была им особо нужна. Я мог бы вылезти в окно и попытать счастья, но это вряд ли бы мне помогло. Будущее – мое, Диор и всего мира – теперь было в руках судьбы, и если бы я верил в силу молитвы, я бы, черт возьми, уже стоял на коленях. Но я просто ждал, присасываясь к трубке, точно пиявка к вене, сгорая от постоянно растущей жажды и чувствуя, как от хождения по комнате в камне появляется колея.
На следующий день, поздно вечером, я услышал шаги на лестнице. Повернувшись к двери с кулаками и стиснутыми челюстями, я услышал печальную мелодию волынок, которая теперь наполняла горный воздух, и я подумал, не похоронная ли это песнь. Но дверь открылась, и я увидел ее. Я удивился тому, как сильно обрадовался. При нашей первой встрече я и представить себе не мог, что буду так счастлив увидеть ее живой.
Я видел, что она еще не совсем оправилась от ранения, под глазами у нее залегали глубокие тени. Но она оглядела меня с ног до головы, оценила и мою рваную и перепачканную одежду, отросшую щетину и засохшую кровь на лице. Уперев свою когтистую руку в бок, она улыбнулась.
– Кажется, тебе снова нужно помыться, среброносик.
– Феба, – выдохнула я. – Слава Деве-Матери…
Она рассмеялась, и я подхватил ее на руки, вдыхая аромат древесного дыма и медовой обманки, запутавшийся в ее заплетенных в косы волосах, и так крепко прижал ее к своей груди, что она задохнулась. Я притянул ее к себе, желая заглянуть в эти свирепые золотистые глаза, не зная, поцеловать ее или отругать. Но она кашлянула и кивнула на две фигуры у себя за спиной.
– Габриэль де Леон, это моя тетя Цинна, Ольд-Сис, старейшина рода Дуннсар, и мой кузен Брендан, брат Сирши и Риган-Мор моего клана.
Пара кивнула, женщина тепло, а молодой человек холодно, как льдом обдал, и я отпустил Фебу, отступив в сторону, чтобы они могли войти.
Тетя Цинна была, наверное, лет на пятнадцать старше меня, в уголках глаз у нее залегли гусиные лапки, а в уголках рта – тонкие морщинки. Светло-рыжие с проседью волосы были заплетены в замысловатые косички, свисавшие до талии и украшенные золотой нитью. Одежду она носила кожаную, украшенную изысканными узорами из вечных узелков и давно исчезнувших цветов, и клановый пояс из тонкой овечьей шерсти. По лицу и вокруг каждого пальца на руках вились прекрасные татуировки Нэхь, шепча о магии, древней и темной.
Кузен Брендан был человеком, напоминающим кирпичную стену, с квадратной, укутанной бородой челюстью, золотистыми глазами льва и заостренными ушами. Еще один закатный плясун, как я понял. Его песочного цвета волосы больше походили на гриву, заплетенную в косички и украшенную золотом и костями. Покрытые шерстью пальцы оканчивались острыми черными когтями, а под килтом из тонкой клановой ткани я разглядел, кажется, хвост, увенчанный кисточкой темного меха. На Брендане была красивая стальная кираса, одежда из темной кожи, и двигался он как воин. Охотник. Убийца.
В комнате у меня почти не было мебели – только кровать и стол, на полу лежали меха. Цинна и Феба без особых церемоний уселись у небольшого очага, а Брендан остался стоять у окна. Феба наконец-то избавилась от бального платья, припасенного Диор, и оделась так же, как и ее сородичи, – в выделанную кожу, густые меха и красивый килт черного и зеленого цветов ее клана. Золотистые волосы она заплела в косы, падавшие на плечи, и выглядела она точь-в-точь как королева-воительница. Но когда она встречалась со мной взглядом, я до сих пор видел знакомую мне женщину, которая снимала с плеч бальное платье, не оставляя между нами абсолютно ничего. Наконец я оторвал взгляд от нее и посмотрел на Цинну. Она задумчиво изучала меня, а голос у нее был тихим и туманным, как будто она только что пробудилась от глубочайшего сна.
– Ты привиделся мне во сне, – сказала она. – Черный Лев в красных снегах. С белым вороном на плече, мертвым медведем у ног, змеей на шее и звездой, падающей из окровавленной пасти.
Металл в косах Цинны тихо запел, когда она наклонила голову.
– Кто ты, Габриэль де Леон? Вестник добра или зла?