Желудок скрутило в узел, когда я, спотыкаясь, вернулся в комнату с расколотым вдребезги камином, пол которой был залит кровью. У разбитой стены корчился Ксавьер, пытаясь подняться на колени, опираясь на здоровую руку. Но мои глаза видели только…
«О, нетнетнетнетнет…»
Когда я подбежал к Фебе, сердце у меня колотилось где-то в горле, а желудок ухнул вниз. Она лежала, свернувшись калачиком, в красной луже, обнаженная кожа в крови, в спине зияла ужасная обугленная дыра. Я осторожно перевернул ее, нежно прижимая к себе. Но хотя она была смертельно ранена серебром, двумя выстрелами почти в упор, я все равно поразился, увидев…
– Семеро Мучеников, – выдохнул я. – Ты жива…
– К-кто-нибудь к-когда-нибудь говорил тебе, что… ты скорее хорошенький, чем… проницательный? – едва слышно прошептала она.
На губах у нее вздулся и лопнул кровавый пузырь, и она закричала, когда я перенес ее на стол, чтобы лучше осмотреть раны. Первый выстрел сильно задел ее плечо, но именно второй нанес настоящий ущерб: ребра были раздроблены совсем рядом с сердцем. К своему ужасу я увидел, что рана почернела от ожогов, и под кожей проступил черный узор вен. И в этот момент я понял: выходного отверстия не видно, а значит, пуля все еще внутри.
– Феба, ты меня слышишь? – прошептал я, тряся ее. – Феба?
Она застонала, а я схватил свою фляжку и вылил водку ей на рану. Феба взвыла, как ошпаренная кошка, выплюнув целую радугу ругательств сквозь окровавленные губы.
– Что-то не так… я ч-чувствую это…
– Серебряная пуля до сих пор внутри тебя.
– А-а, эти у-ублюдки, – рассмеялась она, сплевывая кровь, и уронила голову, ударившись о дерево. – Эти сраные ублюдки вроде как у-у-убили меня, да?
– Чушь. Ты пережила Дантона Восса, переживешь и это.
– Это не переживу. – Она сглотнула, облизав влажные красные губы. – Н-не серебро…
– Просто лежи спокойно, – взмолился я. – Не разговаривай.
В седельной сумке у меня был аптечный набор из монастырских запасов. Ксавьер все еще пытался подняться, и, пройдя через комнату, я успокоил его одним сокрушительным ударом в челюсть, взял аптечку и положил ее на стол. Кровотечение было сильным, освещение – паршивым, и я видел, как по венам Фебы медленно расползается темное пятно – яд серебра в крови. Стиснув зубы, я принялся за работу, пальцы дрожали, пока я ковырялся в ране щипцами. По коже у меня текла обожженная кровь, Феба застонала и наконец закричала от боли, а я тысячу раз выругался. Но как бы я ни старался, как бы ни желал…
– Я не могу ее нащупать…
Окровавленной рукой я отбросил волосы с глаз.
– Черт бы тебя побрал… вместе с долбаным богом…
– Перестань, – взмолилась Феба, схватив меня за запястье. – П-пожалуйста.
– Хрена с два я перестану.
– Ради Лун, перестань, я н-не хочу, чтобы последнее, что я ч-чувствовала на этой земле, было то, как ты меня разделываешь.
– Заткнись, Кисуня. Хоть раз в своей гребаной жизни просто делай, что тебе…
Слова у меня закончились, ее голос затих, когда она прижала красную руку к моей щеке, и на губах у нее снова запузырилась кровь.
– Я не требовала от тебя никаких об-бещаний. Н-никаких клятв. Но сейчас… поклянись, что спасешь Цветочек.
– Не собираюсь я тебе ни в чем клясться. И ты никуда не уходишь…
– Ты н-нужен Диор, Габи. Попрощайся с ней от меня. И скажи… – прохрипела она, запрокидывая голову, чувствуя серебряный яд в венах. – О-о, простите, тетя Цинна… Я попыталась…
Феба свернулась калачиком, тихо всхлипывая, а мои глаза распахнулись.
– Тетя Цинна… – прошептал я.
Провидица. Странница по снам. Величайшая целительница Высокогорья…
– Она сможет тебя вылечить? Твоя тетя?