– У моего народа есть обычай. Когда ребенку исполняется двенадцать, старшая родственница по женской линии дарит ему семечко. Дуба или вяза. Сосны или березы.
Феба указала на украшенное тиснением кожаное ожерелье у себя на шее, и я заметил маленькое коричневое семечко сосны в окружении узоров-узелков.
– И зачем? – спросил я. – На удачу?
– Ты надеваешь его, собираясь в бой. Чтобы из почвы, где ты умрешь, могло что-то вырасти. Ты спрашиваешь, какое у меня было детство? – Феба пожала плечами, встретившись со мной взглядом. – Короткое, угодник.
Я немного поразмыслил над этим, изучая шрам, пересекающий ее щеку.
– А как ты меня нашла? И почему… – вздохнул я. – Почему ты вернулась?
– Пять лошадей и два десятка людей не так уж сложно выследить. Что же касается второго… – Она склонила голову набок, глядя в огонь, и я понял, что молчание будет единственным ответом, который я получу. Полагаю, это и не имело значения – важен лишь тот факт, что она вообще вернулась. Но было так странно: женщина, к которой я привык относиться как к врагу, спасла меня от мужчин, которых я всегда считал друзьями. Это чудовище стало моей спасительницей.
Мы погрузились в молчание, борясь с тихими мыслями. Ночь была морозной, но в наше убежище в дубе не задувало, а огонь горел почти так же ярко, как воспоминание о Фебе в моей постели.
– Та ночь… – начал я.
– Не завязывай себя в узел, – вздохнула она. – И избавь меня от этой гребаной пытки. Я повела себя как дура, а ты как мудак. Давай на этом остановимся, а?
Между нами был всего лишь фут, но мне казалось, будто тысяча миль. И все же я снял перчатку и осторожно, чтобы не коснуться серебром ее кожи, накрыл ее руку своей.
– Ты не дура, Феба а Дуннсар. Ты – львица.
Она искоса взглянула на меня, сидя в нашем маленьком кругу из двух человек. И хотя взгляд у нее был твердым, как железо, губы изогнулись в улыбке. Я кивнул на чернила, оплетающие палец, точно обручальное кольцо.
– Кем был твой лев?
Феба моргнула, как будто вообще не ожидала услышать от меня такой вопрос. Задержала дыхание на десять долгих ударов моего сердца, но все же ответила:
– Его звали Коннор.
– А как вы познакомились?
И снова ей потребовалось некоторое время. Я распознал это нежелание – такое же я всегда замечал у себя. Если у тебя забирают того, кого ты любишь, воспоминания о нем – это все, что у тебя остается. И когда ты делишься с кем-то этими воспоминаниями, тебе может показаться, что они больше… не твои. Будто ты отдаешь частичку всего этого, а заодно и частичку человека, которого потерял.
– А мы с ним и не знакомились, – наконец вздохнула она. – Мы встретились в нашу первую брачную ночь.
Я удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал.
– Знаю, вы, жители низин, распускаете небылицы, что мы, во владениях Лун, воруем шкуры людей и зверей. Считаете нас колдуньями и ведьмами плоти. Но благословение Фиан – дар танцевать на закате – передается по наследству. Дело в том, что этот дар никогда не приживется в ребенке, пока не умрет его родитель. Таким образом Матери-Луны и Отец-Земля поддерживают равновесие. У моей мамы был дар. Она была Риган-Мор из Дуннсаров. Воительница. Твердая, как гвоздь для крышки гроба. Богиня. И она умела сражаться. «Горите ярко, – говорила она нам с сестрой. – Горите недолго. Но горите». Она привела наш клан к победе в шести войнах. – Закатная плясунья вздохнула. – Но проиграла в седьмой. Ее убили в битве при озере Шиор, когда мне было девятнадцать. Ангисс а Баренн, волк, убивший ее, до сих пор носит ее шкуру как трофей.
Феба покачала головой и провела когтем по своим шрамам.
– Когда маму убили, на нас с младшей сестрой снизошло ее благословение – дар. Но Баренны по-прежнему сильно давили на нас. Над лесами сгущались тучи. И пиявки начали совершать набеги на земли Высокогорья. Буря дерьма, которую ты поднял, убив Толева Дивока, дошла даже до Лунных владений, угодник. Впечатляющий бардак ты устроил.
– Я-то считал, что они вряд ли захотят связываться с закатными плясунами.
Феба пожала плечами.
– После поражения на Багряной поляне Неистовые разбежались. В поисках теней, чтобы затаиться. А их старшая дочь вернулась домой.
– Лилид?
Феба кивнула.
– Она была дочерью Лунного Трона. Столетия назад. Хотя сейчас ни один клан не признает ее своей. Бессердка. Так назвали ее Всематери. Жена Зимосерда. Родители рассказывали о ней страшные сказки детям на ночь. «Веди себя хорошо, делай что положено, – говорили они, – а то попадешь в лапы Бессердки». Но после того, как ты убил Толева, она вернулась зализывать раны. Охотилась на нас по окраинам лесов. Она и ее дети. Кейн. Драйганн. Совершали набеги ради мяса. Это была еще одна проблема, с которой мой клан не мог справиться после смерти мамы.
Феба смотрела на огонь, и голос ее звучал тихо.