– И, клянусь Богом, к тому времени, как мы закончим, ты пожалеешь, что не умер.
IV. Изумруд и пламя
– Семеро чертовых мучеников… – выдохнул я.
Я медленно поднялся, рука скользнула к поясу, коснулась рукояти меча. Глаза старухи сверкнули, и она спрятала ладонь за спину. И одновременно мы вытащили: она – бутылку темного домашнего пива, сваренного по оссийскому рецепту, а я – свою верную фляжку.
– Милый Габби, – рассмеялась она, раскрывая объятия. – Ах ты, маленький негодник!
Я тоже засмеялся, подхватил женщину и оторвал ее от пола. Феба приподняла бровь, когда я закружил пожилую даму, забыв о жажде, гневе и опасности, висевшей над моей головой за этими стенами. Посетители бросали любопытные взгляды в нашу сторону, а пожилая женщина кричала и колотила меня по плечу:
– Да отпусти ты меня, большой дуралей!
Я неохотно подчинился, расцеловав ее в обе щеки. Дама шлепнула меня по заднице, как непослушного ребенка.
– Отцепись от меня! Слишком я стара, чтобы меня таскали на руках!
– Да не родился еще тот мужчина, который смог бы справиться с тобой, сестра, – усмехнулся я.
– Нет, ну каков нахал – так разговаривать с бывшей служительницей церкви!
Феба наблюдала за нами, приподняв бровь.
– Это твоя подруга, правильно я понимаю?
– Феба а Дуннсар, – объявил я, задыхаясь от радости, – это сестра Фионна, Белый кролик. Героиня Бах-Шиде. Она убила столько холоднокровок – больше, чем дней, когда я не мылся.
– Целых три вампира? Звучит впечатляюще.
Я усмехнулся, но был слишком счастлив снова увидеть Фионну, чтобы отвечать колкостью на колкость. Пожилая дама со стуком поставила на стол три новые кружки, сломала воск на бутылке и налила нам всем по большой порции темной, дурно пахнущей жидкости. Подняв свою кружку, она посмотрела мне в глаза.
– За тех, кто сражался, – провозгласила она. – И за тех, кто пал.
– И за тех, кто прошел через сущий ад, – ответил я.
Мы чокнулись. Хотя Фионне наверняка было уже под пятьдесят, она не отставала от меня и, допив, со стуком поставила пустую чашку на стол.
– Семеро мучеников, – кашлянул я. – Вкус Смоли со временем нисколько не улучшился.
– Я сама варю его на заднем дворе. Этот вкус напоминает мне о доме. О лучших временах, – улыбнулась Фионна, присаживаясь рядом со мной. – Мы все знавали лучшие времена, шевалье.
– Чушь собачья. Ты так же прекрасна, как и в ночь, когда мы встретились.
– А ты, как всегда, полон дерьма, – рассмеялась она. – Время нас всех съедает заживо.
– Белый кролик никогда не умрет, – заявил я, подливая в ее бокал вонючего напитка. – Ты будешь жить долго, подружка! Увидишь, как твои сиськи отвиснут до колен.
– Ха! Заставь меня снять дублет и увидишь, что они уже отвисли до пальцев ног.
Феба чуть не поперхнулась.
– Ты же сказал, что она монахиня?
Пожилая дама оглядела закатную плясунью, отметив золотистый блеск ее глаз.
– Я была сестрой-фехтовальщицей, горянка. Когда была глупой юницей. Преданной Богу, Деве-Матери и Мученикам. Но когда я молилась… – тут она коснулась своего старого клинка, – я молилась вот этим.
– Дама Фионна – одна из лучших мечниц, – сказал я. – Во время оссийских кампаний она научила меня нескольким трюкам. И спасла мне жизнь, когда я еще только становился на ноги.