– Ты умеешь читать?
Менестрели сменили мелодию, и толпа зааплодировала, когда скрипач запрыгнул на стол. Я поморщился, подумав, что неплохо было бы засунуть его инструмент в отверстие с лучшей акустикой. Голова у меня раскалывалась, в желудке жгло, и спиртное не принесло желаемого облегчения.
Я потянулся к бандольеру за дозой санктуса, но вместо стекла мои пальцы наткнулись на что-то тяжелое. Металл. Нахмурившись, я вытащил золотой флакон, который мне вручила маленькая Мила после битвы на реке Мер.
«Ты сказал нехорошее слово. Но ты хороший человек».
– В чем дело? – спросила Феба, прищурившись.
– Он болтался на шее Матери-Волчицы, – ответил я. – Она пила из него, когда мы сражались при Авелине. И из другого, точно такого же, перед тем как разнесла в щепки Кэрнхемский мост.
– И что в нем?
Отвинтив колпачок, я вдохнул. Рот у меня наполнился слюной, живот скрутило в жгучий клубок. Несмотря на кислинку, аромат был таким пьянящим, таким насыщенным, что у меня возникло сильное искушение немедля опрокинуть его себе в рот, чтобы эти сгустки попали на язык и окутали пламенем.
«Тебя разве не предупреждали? Твой драгоценный С-с-серебряный Орден? Что произойдет, если ты ночь за ночью будешь потворствовать своим желаниям? Или ты был просто с-с-слишком опьянен похотью плоти, и тебе плевать на свою бессмертную душу?»
– Э-эй, мальчонка-среброносец? – спросила Феба. – Что в нем?
Красное пламя.
Красная жажда.
– Кровь, – прошептал я, закрывая крышку. – Просто кровь.
Странные, новые глаза Фебы блуждали по моему телу, по стиснутым челюстям, скользкой от пота коже и побелевшим костяшкам сжатых в кулак пальцев. Я набил трубку и трясущимися руками чиркнул по кремню.
– Ты жаждешь ее.
Услышав эти слова, я резко поднял голову. Когда я вдохнул полные легкие красного дыма, зрачки у меня расширились. Феба перевела взгляд с флакона на мои глаза, и ее собственные засверкали, дикие, золотистые.
– Почему бы тебе просто не выпить ее?
– Потому что я не гребаное животное, – прорычал я.
– Некоторые из моих любимых людей – животные, – ответила она, скривив губы.
Я усмехнулся, несмотря на то, что у меня пересох язык и першило в горле, боль в животе ослабла, когда теплое красное причастие разлилось по венам.
– Бледнокровки, которые потворствуют своей жажде, однажды могут потеряться в ней, – сказал я, поигрывая трубкой. – Впасть в безумие, которое мы называем красной жаждой. Она превращает нас в зверей. Ничем не лучше монстров, которые нас создали. Вот почему Орден предпочитает курить кровь, а не пить ее.
– Господи боже, монастырские мальчики вечно найдут способ лишить жизнь самого интересного. – Феба, поджав губы, наблюдала, как я делаю еще одну затяжку красного дыма. – А вот в старых сказках рассказывают о Поцелуе вампира? Говорят, это прям неимоверное блаженство. Неужели правда?
– Не знаю. Я же не вампир.
– Но ты же пил. Я имею в виду, кровь своей женщины. Я слышала, как ты разговаривал со своей сестрой.
Во мне тут же вспыхнул гнев, черный, пронизывающий.
– Может, только один раз. Но больше никогда. И я буду благодарен вам, мадемуазель Феба, если вы не станете распространяться о моем…
На стол между нами с грохотом опустился меч в ножнах, украшенный гербами Девы-Матери и Спасителя. Феба зарычала, привстав, а я сердито взглянул на его обладательницу.
Это была высокая плотная женщина с водянисто-голубыми глазами, одетая в безрукавку и дублет, рукава с разрезами являли миру два оттенка зеленого, дополненных черным и синим – цвета клана Мэргенн. Лицо у нее было изрезано шрамами, под глазами залегли морщинки, заплетенные в косы волосы поседели.
– А я слышала, что ты мертв.
Ее рука скользнула за спину, глаза сверкнули.