– Мучаешься от жажды, мышонок?
Дверь распахнулась настежь, и на пороге появилась Киара.
– Бессердка сейчас позаботится, чтобы ты ее утолила, – улыбнулась она, отмыкая замки на цепи Диор. – Подготовь ее.
Последние слова она бросила через плечо, и мы увидели, что в коридоре стоит Тля, держа в руках шелковые наряды. По приказу Матери-Волчицы служанка поспешила в камеру и начала молча снимать с Диор окровавленную одежду.
Грааль хранила молчание, позволяя одеть себя, и какой бы трепет она ни испытывала, раздеваясь перед этим чудовищем, ее ненависть перевешивала. Тле не хватало пудры и красок, которые были у нее накануне, но даже без них она прекрасно справилась с работой, нарядив Диор в то же самое красивое бальное платье, украсив ее пальцы драгоценными камнями и, наконец, туго затянув на талии узорчатый кремовый корсет.
Когда служанка закончила, Мать-Волчица оглядела Диор и усмехнулась. И, схватив цепь, которой та была прикована к стене, щелкнула ею, как хлыстом, и вывела Диор из подземелья в дун. Тля следовала за ними по пятам.
Они шли сквозь зловоние смерти и страданий, и Диор смотрела только вниз, вся покрывшись холодным потом. Но когда ее вели через Зал Монархов, подняла глаза, и лицо у нее побледнело при виде мертвых тел, которые втаскивали внутрь с улицы. Мы узнали тела – это были старики и немощные, которыми вчера кормили грязнокровок в Ньютунне. Теперь клейменые, одетые в окровавленные фартуки, с мясницкими ножами на поясах, несли их высосанные трупы на кухню замка.
Тля склонила голову, сотворив знак колеса. Диор посмотрела на служанку, и ее голубые глаза расширились, когда до нее дошло.
– Та яма с костями снаружи… – прошептала она. – Те солдаты, которые раздавали мясо людям в Ольдтунне, когда мы прибыли…
И тут она прошептала слова Габриэля о скотобойнях в Трюрбале.
– Я до сих пор чувствую эту гребаную вонь, когда закрываю глаза.
Киара оглянулась через плечо и пожала плечами.
– В хозяйстве все пригодится, мышонок.
Диор непроизвольно сжала кулаки и стиснула зубы так сильно, что они заскрежетали.
– Почему ты такая? – прошипела она.
Киара замолчала и, повернувшись, уставилась на Грааль. Диор выглядела испуганной и разъяренной, взмахивая руками и наблюдая эту симфонию страданий. Тля взяла ладонь Диор, чтобы успокоить, но Грааль оттолкнула ее и, дрожа от ярости, подошла к Матери-Волчице.
– Почему вы все такие?
– А ты считаешь себя лучше? – прорычала Киара. – Считаешь себя святой? Твой род веками охотился на мой, девочка, и никто и слезинки не пролил ни по одному из нас. Я не просила себе ни такой жизни, ни о том, чтобы мой лорд Никита забрал у меня прежнюю. Но он сделал это ради дуна, которым я владела, и следующие пять десятилетий я провела в бегах, прячась от страха, что меня сожгут в моей же постели или с криками вытащат на солнце.
– Тогда зачем ты ему служишь? – спросила Диор. – Ты была его жертвой, как и все остальные!
– Никакой жертвой я не была.
Киара сняла перчатку и поднесла руку к лицу Диор. На коже у нее стояло клеймо Никиты.
– Я была его возлюбленной. Мы жили вместе, как муж с женой. Пятьдесят лет охотились вместе. Нас избегали как мерзость. Как монстров.
– Но вы и есть монстры!
Мать-Волчица покачала головой, взгляд у нее был жестким и холодным.
– Если это так, мышонок, то мы монстры, которыми сделал нас ваш вид.
Диор хмыкнула, когда Киара, снова споткнувшись, потянула за цепь. Сердце у нее бешено колотилось, она грызла ногти, и мы обе отчаянно искали какой-нибудь выход из этого тяжелого положения. Бог наверняка привел ее сюда не просто так. Но уж точно не для того, чтобы она попала в рабство к Бессердке. Выхода мы пока не видели, и наши молитвы все еще оставались без ответа, когда Диор потащили в Зал Изобилия, к зверскому двору Никиты.
Они снова собрались там, дьяволы с лицами мертвых ангелов: татуированный по имени Драйганн, его грозная невеста Аликс сидела у него на коленях и, запрокинув голову, подносила кубок с кровью к своему открытому рту; нечестивая сестра шепталась с улыбающимся Кейном; серый шут спорил со старым и, по-видимому, незрячим мужчиной; Ремилль в плаще, сшитом из содранной с мертвых детей кожи. Стропила украшали гирлянды из людей, внизу покорно ждали служанки с ножами и кубками. А в конце зала сидели король и королева этого двора Крови: Черносерд и Бессердка наблюдая за всеми со своих украденных тронов.
Сегодня вечером на Лилид было дерзкое платье из шелка и кружев цвета полуночи. Длинные рыжие волосы ей уложили в корону с оленьими рогами. Покрытая золотом рука покоилась на голове Принца, волк, как всегда, сидел рядом со своей госпожой, и его единственный здоровый глаз сиял. Вокруг стояли фрейлины, и Тля заняла свое место, пав ниц перед троном Лилид. Никита выглядел великолепно в черно-синем, как океан, одеянии, его волосы были темны, как полночь, а огромный двуручный меч покоился на спинке трона. А перед Никитой на коленях стоял бедный Аарон де Косте.
На нем снова были только кожаные штаны, мускулы словно высекли из светлого камня, шею туго стягивал кожаный ошейник. Когда Диор опустилась на колени рядом с ним, отважный капитан Авелина взглянул в ее сторону, и мы увидели на его лице неподдельную жалость. Но когда Никита пошевелился, Аарон оторвал взгляд от Диор и с тех пор смотрел только на него. Похоже, хозяин уже накормил Аарона накануне, а может, и днем разделил с Никитой кровавую трапезу и пировал, пока солнце не село отдохнуть. Как бы то ни было, сейчас в глазах птенца, в его улыбке, во вздохе мы видели именно то адское обожание, о котором он предупреждал Диор в своей камере.
Любовь смертна. А кровь вечна.