– Кто знает? Говорили, она родилась в Оссвее много веков назад. Возможно, там она чувствовала себя в большей безопасности. Входить в сумерки вообще опасно: этот сон глубже смерти. Мастер Вулфрик говорил, что Марин спала больше века, а за это время даже рабы мрут от старости. Для этого нужно…
– Вы неправильно поняли меня, мадемуазель Кастия. Я не спрашиваю, почему она выбрала именно Дун-Мэргенн. Я спрашиваю, почему ваша Мать Чудовищ вообще заснула?
Лиат вздохнула, поджав губы за своим серебряным наротником.
– Что ты знаешь о Войнах Крови, грешник? Что твоя хозяйка рассказала тебе об этом праведном походе против неверных?
– Достаточно, чтобы понять, что ваш так называемый праведный поход против неверных закончился полным провалом.
– Не полным. Хотя лживые историки сказали бы именно так. – Селин покачала головой, сверкнув темными глазами. – Церковь смертных стремилась искоренить род Спасителя, а Фабьен и его рыцари Крови – уничтожить нас, тех, кто его защищал. И они действительно одержали своего рода победу. Когда священные легионы императора наконец разграбили древнюю столицу Шарбург, когда сама Иллия обратилась в прах, казалось, умерла последняя надежда. Истории смертных стерли все упоминания о ереси, летописцы с ненавистью шептались об Эсане. Но Праведники все-таки выстояли. Четверо. Всего лишь четверо из… Бог знает, как много их было. Но все же этого хватило, чтобы осуществить мечту после этого переворота. Мечту о спасении этого мира.
– Полагаю, крысы побежали с тонущего корабля. Даже бессмертные.
– Опять насмехаешься, – вздохнула она. – Но ты и понятия не имеешь, что мы потеряли в ту ночь. Одна только Иллия несла в своем теле бесчисленное множество душ своих сородичей. Все они были прокляты и обречены на ад после ее смерти. А сколько еще людей отправилось в бездну, когда сгорел Шарбург?
– Полагаю, зависит от того, скольких людей распотрошил ваш порочный культ. – Историк откинул с глаз золотистый локон. – В итоге все мы получаем по заслугам.
– Да, так говорят. – Лиат кивнула. – И так думали. Слишком близко к небесам взлетел выводок Иллии, и в своем высокомерии они, похоже, стали причиной исчезновения династии Спасителя. Но об этом все же шептались, молились, надеялись, что хоть какие-то остатки рода Эсана, возможно, уцелели. И тогда те четверо Праведников, которые выжили в Войнах Крови, заключили соглашение, что они разбредутся по всем уголкам королевства и никогда больше не соберутся в одном месте, чтобы их не поймали и мечта Иллии не угасла навсегда. И в одиночестве они планировали совершать праведное бдение во тьме, выискивая признаки потомка Спасителя, желая показать: у этого мира все еще есть надежда, их мечта на самом деле не умерла.
Последняя лиат посмотрела на свои руки, и маркиз с удивлением заметил, что они дрожат. Вздохнув, чудовище переплела пальцы, чтобы унять дрожь.
– Но время – ужасная штука, грешник. И нести бремя сотен душ на протяжении сотен лет – такое мало кто может вынести. Голоса проклятых взывают к тебе во сне. Их воспоминания сливаются с твоими, и ты перестаешь различать, что принадлежит тебе, а что – им. И эти четверо знали: в конце концов их всех постигнет безумие. Поэтому, желая облегчить бремя, они решили, что бодрствовать одновременно будут только двое – остальные отправятся спать в вечных сумерках. И разбудят их через сто лет, когда придет их очередь бдеть. Так оно и шло. Вулфрик находился в Сан-Иве. Дженоа в Кэрнхеме. Олеандр в Августине. И Марин, самая старшая из четверки, под Мэргенном.
Селин удивленно покачала головой.
– Их было четверо, и они несли бремя десяти тысяч проклятых душ. Судьбу мира на своих плечах. Но Дженоа потерян. Вулфрик исчез. Олеандр мог быть за миллион миль отсюда. Но я все же верила, что Бог привел нас в Мэргенн из-за Марин. И пока Диор спала у себя в камере, мы снова отправились на поиски нашей старейшей.
В городе не было ни укрытия, ни норы, до которой не могли бы дотянуться наши крылья, кроме Святой Усыпальницы, и при этом мы не знали страха – древние вампиры не смогли бы спать на священной земле. Итак, мы начали со сточных канав, с этих темных туннелей, извивающихся под Портунном и ведущих к морю. Ничего не обнаружив, мы направились к подвалам в Ольдтунне, старейшим в столице. Нам казалось, там могла бы найти приют наша Матерь. Следующим был городской некрополь, где одинокий красный мотылек порхал среди домов мертвых. И там, наконец, мы нашли обещающий осколок – знак, вырезанный на могиле давно умершего каменщика.
Символ Эсаны.
Мое сердце воспарило при виде черепов-близнецов и чаши между ними. Изображение было маленьким, изящно вырезанным в старом камне рукой того, кто давно превратился в прах, но все же оно доказывало, что Матерь Марин лежит где-то в этих руинах. Надежда еще не потеряна. Но приближался ненавистный рассвет, и мне тоже нужно было поспать, поохотиться, подлечиться. Ответы пока еще лежали за пределами нашей досягаемости.
В отчаянии мы вернулись в дун, паря над его покрытыми шрамами сражений стенами. Стены были усеяны клеймеными, собравшимися у пылающих жаровен и передававшими друг другу фляжки. Они пили отвратительно пахнущее варево из картофельной кожуры и гниющих сорняков на винокурне дуна – низкосортное оссийское пойло, известное как смоль. Оно воняло капустой, смешанной с кошачьей мочой, и мы слышали, что вкус его ненамного лучше.
Мы пролетели над этими ужасными клетками во внутреннем дворе, мимо кузнечного цеха, где склонился над своим горном несчастный Батист Са-Исмаэль. Пронеслись по оживленным коридорам, мимо статуи Девятимечной с зажатым в руке легендарным клинком. Но слегка сбросили скорость, прижав крылья к балкам, когда увидели, как по величественной лестнице внизу поднимаются четыре фигуры. Первой шла Киара, мрачная, точно грозовая туча. За ней следовали два оссийских кавалера, которые стояли на страже у дверей покоев Никиты и спасли Диор от падения с коварных каблуков. Челюсти сжались, руки лежали на мечах, а зеленые глаза смотрели на фигуру между ними.
Аарон де Косте.
На нем были только кожаные штаны и кожаный ошейник. Красивое лицо обрамляли золотистые волосы, а бровь и щеку пересекал шрам в форме крюка, подаренный ему моей темной создательницей, самой Лаурой Восс. Но на спине и руках мы увидели новые следы – там, где когда-то светила эгида Сан-Мишона, теперь бежали темные линии.
Мы поняли, что они вырезали чернила, засыпав раны пеплом, чтобы они больше не заживали к закату – это избавило его от бесконечной боли. Тот, кто выполнил эту работу, был мастером своего дела – возможно, Драйганн или его невеста Аликс, – татуировки Аарона не утратили своего великолепия. Но если раньше они сияли серебром, то теперь чернели ночью.
Голова Аарона была низко опущена, руки сложены ладонями вместе перед грудью.
Мы поняли, что он молился.
И снова мы почувствовали родство с этим падшим сыном Авелина, увидев, что он не отрекся от своей веры. Хотя мы и не знали его, мы все равно боялись за него. И вот, несмотря на приближающийся рассвет, мы обнаружили, что следуем за ним по лестничному пролету к будуарам графа и графини Дивок. Войдя в вестибюль, мы увидели юную Ислу в красивом платье, выходящую из покоев Никиты. Ее рот кривился в легкой улыбке, а в руках она несла окровавленные простыни. Когда они вошли, она подняла взгляд на бывшего лорда своего города, ее губы были перепачканы кровью.
– Капитан, – прошептала она, и улыбка исчезла с ее лица. – О, нет, и вы тоже…
Аарон встретился с ней взглядом, на лице у него отразилось горе. Еще одна душа, которую он не смог защитить. Еще одно дитя, поставленное на колени перед этими монстрами.
– Мужайся, детка, – прошептал он. – Бог не оставит тебя.
Киара сердито посмотрела на Ислу, и та опустила глаза, пятясь со своей окровавленной ношей. Проходя мимо комнаты Лилид, мы увидели графиню, сидящую за столом и читающую какой-то пыльный фолиант при тусклом лунном свете. Из одежды на ней были только те самые две полоски прозрачного черного шелка. Поджав темные губы, она переворачивала страницу. У ее ног спал огромный волк, Принц, а на простынях распластался обнаженный красивый мужчина с проколотым горлом, и грудь его поднималась и опускалась. Мы вспомнили, что она говорила Диор, ее вопросы об Эсане. Лилид была достаточно древней, чтобы помнить падение Шарбурга, кровавый поход против моих сородичей. И хотя королевством грозно правил Никита, мы осознали: наша главная угроза таилась здесь, в ней.
– Шевелись, – прорычал один из клейменых, толкая Аарона в плечо.