Шшух-шшух.
А потом мы начертали это слово буквами, бегая крошечными лапками по ее коже, чтобы еще больше уверить ее.
«Нет».
Последняя лиат подняла глаза, услышав цыканье Жан-Франсуа. Историк поднял палец и погрозил им, словно перед лицом нашкодившего ребенка.
– Когда человек лжет, он убивает часть этого мира и, кроме того, часть своей души.
– Книга Спасителя, – ответила Селин. – Тринадцать, двадцать семь.
– Глава и стих. – Жан-Франсуа кивнул. – Служителю царства небесного лгать не подобает, не так ли, мадемуазель Кастия? Тем более последнему отпрыску рода Спасителя?
Чудовище вздернуло подбородок, зашипев сквозь решетку на губах:
– Все лгут, грешник. Но мы лгали во благо.
– О да, – улыбнулся маркиз. – Величайшее зло всегда совершается во благо, да? Но какое же облегчение узнать, что солдаты Вседержителя такие же лицемеры, как и все мы.
Чудовище устремило на Жан-Франсуа свой черный взгляд, сверкающий холодной яростью. Историк только наклонил голову и поднял перо. И, нахмурившись, Селин продолжила.
Диор прикусила губу, пока мы давали ей ответ, наблюдая за нами глазами мошенницы, которая выглядела сейчас старше своих лет. Мы не знали, поверила ли она, но, тем не менее, она, казалось, постепенно приходила в себя. То багровое оцепенение, в которое она впала, рассеивалось. И, проведя рукой по волосам, она, наконец, сплюнула кровь.
– Я должна выбраться отсюда, – заявила она. – Я должна выбраться отсюда сегодня же ночью.
Мы покружились у нее на руке, хлопая крыльями по ее коже.
Шшух.
– Сможешь быть моими глазами? Найди мне безопасный путь через дун. Может, через стены? – Грааль покачала головой, стиснув зубы. – Мне не хочется бросать здесь этих несчастных. Но я никому не буду нужна, если эта дьяволица сделает меня своей рабыней.
Мы снова закружились, пытаясь передать смятение и волнение. Мы обыскали замок, пока она спала днем, и, хотя не нашли никаких следов Матери Марин, мы знали способ, как она могла бы добраться до нас. Ползая по ее руке, мы старательно и медленно написали два слова.
– Сточные канавы, – прошептала она. – Хорошо. Это хорошо.
Это был крошечный проблеск надежды, но, хотя мы всегда стремились помочь Граалю, по правде говоря, мы не были уверены, стоит ли ей бежать. Бог привел Диор в это место не просто так, и покинуть дун до того, как мы обнаружили место упокоения Марин, казалось нам чем-то вроде греха. И, что еще более важно, пусть мы и могли вывести ее на свободу, мы были слишком малы, чтобы по-настоящему помочь ей сбежать: мошка не могла украсть ключ или даже поднять щеколду. Диор все еще выглядела слегка опьяненной вкусом крови дьяволицы и вряд ли сумела бы выскользнуть из камеры в таком состоянии.
Мы снова прошлись по ее руке, задавая простой, но очень важный вопрос:
– ЗАМОК?
– На этот счет можешь не беспокоиться, – прошептала она.
Губы девушки скривились в полумраке, и, дотянувшись до прически, возвышающейся у нее над головой, она извлекла из-под волос изящное сокровище, твердое, как железо, и тонкое, как кинжал. Оно поблескивало, пока Диор вертела его в своих ловких пальцах. Это был ключ от всех наших проблем.
Жан-Франсуа оторвал взгляд от своего тома и невольно улыбнулся.
– Шпилька для волос.
XI. Без ответа
– Есть такое искусство, грешник, – вскрывать замки, – сказала Селин. – А есть еще большее искусство – лгать об этом.
Легенды нам вещают о великих мастерах-ворах, которые просто шептали что-то в скважину, и замок охотно отпирался, как кошелек гонимого жаждой пьяницы. Но на самом деле вскрыть его не так-то просто. С дверью камеры Диор провозилась двадцать тревожных минут. Глаза ей заливал пот, а над головой к тому же висела угроза, что к ней с визитом явится Никита Дивок.
Но, наконец, воздух поцеловала самая прекрасная музыкальная нота, которую только может услышать вор.
«ЩЕЛК».