Нам потребовалось мгновение, чтобы осознать, что мы видим.
Людей, с которыми Диор привезли из Авелина, собрали у разрушенной Усыпальницы Девы-Матери – более тысячи человек, охраняемых стражниками в ливреях Дивока. На разрушенных ступенях собора стояла Сорайя, снимая треуголку перед стаей вампиров. Татуированный по имени Драйганн и его любовница Аликс, сестра со сломанным колесом на шее, шут в сером, Кейн, Киара – все члены двора Неистовых были в сборе.
– Полдюжины голов, без особых умений, но сильных и выносливых, оптом! Кто сколько даст? – громко объявила Сорайя, указав на оборванных мужчин, сбившихся в кучу на ступеньках рядом с ней.
– Три ночи. Пятьдесят мечей! – выкрикнул молодой вампир, одетый в плащ, похоже, из детской кожи, стараясь перекричать яростно воющий ветер.
– Три и пятьдесят предлагает лорд крови Ремилль! – воскликнула Сорайя. – Кто даст четыре?
– Четыре и пятьдесят. – Шут в сером поднял руку, и его голос был похож на маслянистый дым.
– Четыре от лорда крови Грея! А пять дадите? – Сорайя обвела взглядом собравшихся, ее темные глаза мерцали во тьме. – Они только что из Нордлунда! Сытые и невредимые!
С бледным от ужаса лицом Диор наблюдала за происходящим.
– В качестве оплаты они предлагают ночи службы моему брату, – прошептала Лилид рядом с ней. – В пустыне капля воды стоит целое состояние. И хотя короны часто добывают сталью, но сохраняют всегда с помощью монет.
Диор ничего не ответила, уставившись в темноту. У дверей дуна ждала повозка, внутри которой лежали обнаженные и изуродованные трупы. На глазах у Грааля Тля швырнула в кучу еще два тела. У конюшен людей выгоняли из деревянных загонов, а другая группа клейменых заталкивала их в фургон. Все они были пожилыми. Мы вспомнили ораву грязнокровок у стен Ньютунна, осознав глубину царящего здесь разврата.
Немощных и пожилых скормят порченым снаружи, молодых и сильных продадут с аукциона, чтобы купить лояльность двора Никиты. Жестокость и бессердечие из самых мрачных кошмаров поражали своими масштабами. Габриэль предупреждал Диор об этом зле, но увидеть его воочию было тем еще испытанием. Ее взгляд упал на стайку детей, оборванных и заплаканных, но она не заметила ни одного старше десяти. Среди них стояла маленькая девочка с грязными светлыми волосами, сжимавшая в руке тряпичную куклу.
– Мила… – прошептала Диор.
– Тебе неприятно это видеть?
Голос Лилид вернул нас на балкон, где подвергалась опасности Диор.
Девушка облизнула пересохшие губы и с трудом сглотнула.
– Oui, хозяйка.
– Почему же? Разве это сильно отличается от жизни фермера и его овец?
– Конечно, отличается, – прошипела Диор, сбитая с толку. – Это же люди.
– Да, они люди. Но и животные тоже. И хотя тебе это может показаться жестоким, но весенняя отбраковка овец тоже жестока, – Лилид указала на зверя рядом с собой, – как жестоки волчьи зубы для лани. В дикой природе не бывает кроликов или оленей, которые бы спокойно умирали во сне в своей постели, крошка. Молодые или старые, они, в конце концов, погибают в муках. Растерзанные хищниками. Так уж повелось с незапамятных времен: сильный пожирает слабого. И всего несколько десятилетий назад ты и весь твой род были довольны этой священной истиной. – Лилид смотрела на пленников внизу, скривив рубиновые губы. – Вы… люди… считаете наш новый мир жестоким только потому, что в нем впервые в жизни добычей стали вы.
Торги выиграл шут и теперь вступал во владение имуществом, а по ступеням поднималась еще одна группа людей. Лилид повернулась к Диор, полностью поглотив ее взглядом.
– Что хочет от тебя Вечный Король?
– Я не знаю, хозяйка. Клянусь, не знаю.
– А ведьма крови, которая убила Рикарда на Мер. Кем была она?
– Ее зовут Селин. Она сестра Габриэля.
– Кем она была для тебя?
– Никем. Я познакомилась с ней несколько недель назад… хозяйка.
– Эсани.
Древняя прошипела это слово, как яд, пригвоздив Грааль своим бездонным взглядом. Диор стояла совершенно неподвижно, совершенно безмолвно, и только холодный ветер своим воем нарушал тишину между ними.
– Знакомо ли тебе это имя, милое дитя? – наконец спросила Лилид.
Диор пристально посмотрела в эти глаза цвета полуночи и сделала то, что у нее получалось лучше всего.