Повсюду, куда бы ни глянула Диор, развевался штандарт Дивока – торжествующий ревущий медведь со сломанным щитом, белый на темно-синем фоне. На северной стороне двора, рядом с дымящимися чугунными конструкциями, возвышались огромные казармы, винокурня, из которой воняло, как из открытого сортира, конюшня, достаточно большая, чтобы снабдить скакунами целую армию, но в ней почти не осталось животных. На южной стороне внутреннего двора красовался величественный собор, устремлявшийся в омываемые бурей небеса. Его шпили были высокими и изящными – готическое чудо, выполненное из темного камня. Но его тоже наполовину разрушили: крыша провалилась, а мощные стены опалило пламя.
– Амат-дю-Миаг’дэйр, – пробормотала Исла. – Усыпальница Девы-Матери. Построенная на земле, откуда, согласно Заветам, ее доставили на небеса. – Девушка, склонив голову, сотворила колесное знамение. – Благодарю вас, святая госпожа, за то, что вызволили нас из пустошей.
Теперь во дворе царила суматоха, фургоны отпирали, и старательные клейменые вытаскивали пленников. Диор споткнулась, когда ее сапоги коснулись булыжника, и только Батист спас ее от падения. Поблагодарить его она не успела, потому что ее ударили дубинкой по спине и, сбитую с толку и что-то бормочущую, втолкнули в шеренгу пленников. Она ошеломленно огляделась по сторонам: мужчины и женщины в цветах Дивока наблюдали со стен, как расталкивают пленников, разделяя их на группы.
– А ты чаво могешь, парень? – спросил грубый голос.
Диор моргнула, поворачиваясь к говорившему. Он был неприглядного вида, в измазанном кровью плаще и с жесткими, как чугунные чушки, глазами. Диор увидела в его левой руке табличку из темного камня, на которой красовался замысловатый знак рабства – черное сердце, окруженное шипами.
– Чаво могешь? – снова спросил он.
– Могешь? – спросила она.
Он ударил ее так сильно, что у нее зазвенело в ушах. Батист подхватил ее, не дав упасть, и сердито посмотрел на маленького крепыша, сжав кулаки в бессильной ярости.
– Ты в фургоне с ценными трофеями, значит, могешь чаво-то делать, – сказал крепыш. – Ну и чаво? Кузнец? Фермер? Мясник? Чаво?
– Ничего не умею. – Диор покачала головой.
– Так. – Парень сделал пометку в своей книге учета, взглянул на стоявшего рядом мордоворота. – Значит, жрачка.
– Подождите, – сказал Батист, выпрямляясь во весь рост. – Я кузнец, а этот парень м…
Дубинка ударила Батиста по ногам, и он рухнул на булыжную мостовую, в кровь разбив о камень колени. Диор вскрикнула, когда грубые руки схватили ее за шкирку и ужасно сильно сжали.
– Чернопалый, да? – Маленький человечек кивнул. – Замечательно. Одного из наших только что растерзали дворняги при попытке к бегству. Нам нужен другой. – Он сделал пометку и кивнул стоявшему рядом мордовороту. – Отведи этого красавца в кузницу, пусть Живодер его опробует. А этого маленького подсвинка в запасник. Думаю, на сегодня им хватит, но если не хватит…
– Отпусти меня! – рявкнула Диор. – Убери свои гребаные лапы…
Ей грубо заломили руку за спину, так что едва не хрустнули кости, и она задохнулась от боли. Выплюнув злобное ругательство, она начала вырываться, когда шум прорезал резкий голос:
– Постой-ка, Петрик. Эта мышь моя.
Сначала маленький клейменый учетчик застыл неподвижно как камень, а потом обернулся и увидел за своей спиной Мать-Волчицу. В мерцающем свете факелов ее кожа была бледной, точно мрамор. Холодный ветер ерошил ее густые космы, и она смотрела на учетчика так, словно ей не хотелось бы пачкать свои сапоги, но она все равно заляпается, если понадобится.
– Моя ужасная леди Киара, – сказал он, кланяясь. – Конечно.
– Пойдем, мышь. – Мать-Волчица поманила ее. – Твой лэрд ждет. – Она взглянула на царящий вокруг хаос. – Когда закончишь, принеси мне результаты, Петрик. Завтра Лорды крови запросят свою долю, но я потребую свою еще до рассвета.
– Как угодно, моя госпожа.
Киара протянула руку. Диор посмотрела на Батиста, но тот, стоя на коленях, смог только кивнуть, подтверждая, что ей лучше повиноваться. Исла прошептала благословение, сжав Диор руку, уговаривая ее не бояться. Повсюду вокруг она видела битву не на жизнь, а на смерть, такую же мрачную и жестокую, как и любая другая битва, свидетелем которой ей приходилось быть, но в ход шли не мечи и сталь, а мелки и каменные таблички. Перепуганных людей взвешивали на каких-то ужасных весах, а их ценность измерялась не делами, не словами, не чем-то таким простым, как человеческое сострадание, а их полезностью для монстров, которые их захватили. Дети, которых забрали из объятий матерей, жены, вырванные из рук мужей. Зрелище было слишком отвратительным, чтобы на него смотреть, слишком тошнотворным, чтобы в него поверить.
– Мышонок, – прорычала Киара. – Давай топай быстрее.
Диор опустила голову. Слова, произнесенные Габриэлем, казалось, снова повисли в воздухе.
«…я вижу в их глазах искру. Такую крошечную. Хрупкую, как крылья мотылька. Но она – основа всего, что наступит потом. Это дар, который ты вернешь империи».
Но надежда казалась теперь такой далекой.
И, не имея другого выбора, девушка взяла вампиршу за руку.
VI. Пиршество черносерда
Старая поговорка гласит: «Из камня крови не получишь». Когда Диор следовала за Матерью-Волчицей по длинному холодному коридору, на камнях у нее под ногами не было ни единого пятнышка. Но в воздухе висели они, застарелые и отчетливые – слабые намеки на ужасную бойню, которая, должно быть, развернулась, когда этот город пал. Обезглавленные башни. Разрушенные крепостные стены. Но, по крайней мере, на полах пятен не было.
Правда в том, что из камня можно получить что угодно, если слуги будут тереть его достаточно усердно.