– Мама привозила меня сюда, когда я была маленькой, – та кивнула. – Мы приехали как паломники, чтобы посмотреть на Усыпальницу Девы-Матери. Я никогда не видела ничего подобного.
– Когда-то этот город был одной из самых могущественных крепостей в империи, – пробормотал Батист. – Его называли Анэн дю Малэд. Волчья Наковальня. Объединенные армии четырех кланов обрушились на эти стены. Говорили, что даже сам Бог не смог бы пробить в них брешь.
Чернопалый сотворил знак колеса и вздохнул.
– Благая Дева-Матерь, взгляни на него сейчас…
Диор широко раскрыла глаза, глядя сквозь решетку на величественный город-крепость. Столица Оссвея была огромной и напоминала город в городе, окруженном полудюжиной стен. Внутренняя часть, известная как Ольдтунн, состояла из величественных зданий из прекрасно обработанного камня, высоких готических башен и удивительной архитектуры, а также красивого старого порта Портунн, расположенном на юге. Внешняя же, Ньютунн, представляла собой агломерацию, выросшую, подобно грибку, на коже первого. И Ольдтунн, и Ньютунн окружали мощные крепостные стены, а на самом конце мыса возвышалась величественная крепость из темного камня – замок, который носил имя и города, и клана, построившего его.
Дун-Мэргенн.
– Боже, что здесь произошло? – прошептала Диор.
– То же самое, что в Авелине, chérie, – прошептал стоявший рядом Батист.
Битва. И, судя по всему, ужасная. Внешние стены превратились в руины, многие здания рухнули, сгорели или просто разлетелись на части – казалось, сам камень Мэргенна крушил руки злобных великанов.
Солнце клонилось к закату, и Диор смотрела на фигуры в доспехах на крепостных стенах. Ворота Ньютунна высотой в сорок футов были сколочены из тяжелых, окованных железом досок. Когда-то на дереве красовался огромный волк, вставший на дыбы на фоне девяти мечей. Но зверя залили кровью, а символ клана Мэргенн закрыли рычащим медведем и сломанным щитом, под которыми тяжелыми красными буквами нацарапали девиз.
– Дела, а не слова… – прошептала она.
Сверху раздался крик, и ворота широко распахнулись. Затем с лязгом смазанного железа поднялась огромная опускная решетка, и по команде Киары караван въехал внутрь: сначала фургоны и высококровки, затем рабы-мечники, а замыкали шествие, как всегда, грязнокровки.
Ньютунн представлял собой руины: разрушенные жилища и упавшиее башни. На разбитые карнизы налип снег, заполнив выпотрошенные раковины; колеса фургонов глухо стучали, когда караван ехал по разрушенной улице. Пленники в ужасе смотрели на город. Высококровки, прищурившись, напряженно следили за окружающими зданиями, в сгущающихся сумерках мрачно каркали вороны.
– Благая Дева-Матерь, вы только посмотрите… – прошептал Батист, указывая пальцем.
Диор крепче вцепилась в решетку, когда увидела фигуры, выходившие из руин Ньютунна, кравшиеся в тени заходящего солнца. Грязнокровки. Тысячи грязнокровок. Солдаты в перепачканных ливреях с вышитыми на них волками и мечами. Женщины с ввалившимися глазами, оборванные дети, мелькающие среди руин, словно призраки. Диор отшатнулась, когда их взгляды остановились на ней: острые зубы, бездушные улыбки. Десятки людей, исхудавших, изголодавшихся, бросились вперед, но Мать-Волчица обнажила клыки, и грязнокровки съежились, попятившись, как побитые псы.
Киара взглянула на Палача.
– Кейн, отвлеки собак, ладно?
Тот нахмурился, но все же подчинился, открыв заднюю дверцу фургона. Люди завопили, когда Кейн сунул руку внутрь и наугад вытащил оттуда тело. Это был один из юношей, которых Диор спасла на реке в Авелине, с заросшим мягким пушком подбородком. Лицо у него перекосилось от страха и ужаса, и он кричал и молотил руками. Подняв над головой, Палач показал юношу грязнокровкам, которые следовали за ними от Авелина, словно предлагая угощение толпе голодных щенков.
– Диор, – пробормотал Батист. – Не смотри, chérie.
Но Грааль не обратила внимания на чернопалого. Она стиснула зубы, в глазах блеснули слезы, когда Палач раскрутил мальчишку, как мешок с соломой, а затем швырнул в толпу.
Грязнокровки набросились на бедного парня, как акулы на кровь. Ветер завывал, но не настолько, чтобы заглушить крики. Кейн вытащил из фургона еще один трофей – женщину постарше, сопротивлявшуюся со всей отчаянной силой обреченного. Но Палач только рассмеялся и швырнул бедняжку, точно тряпичную куклу, в этот океан когтей и зубов.
Руки Диор сжались в бескровные кулаки. Губы шевелились, но слов слышно не было. Стоявший рядом Батист поднял глаза к небу и сотворил знак колеса.
– Merci, Отец Вседержитель, – прошептал он. – Merci.
– За что, черт возьми, ты его благодаришь? – изумленно прошипела Диор.
Батист встретился с ней взглядом, и глаза у него были мокры от слез.
– За то, что со мной не поступили так же, chérie.
Девушка стиснула зубы. Грязнокровки рвали на части угощение. А Киара приказала каравану двигаться вперед, не обращая ни на что внимания.
В сумерках прозвучал рог, и открылись вторые ворота, ведущие во внутреннее кольцо города: высокие здания, благоустроенные жилые дома, мощеные улицы. Здания в Ольдтунне были в основном нетронуты, и, проезжая по главной улице, Диор восхищенно зашептала, увидев фигуры – теперь уже не холоднокровок, а людей. Солдаты, одетые в ливреи Дивока, стояли на крыше фургона, мясной лавки, и раздавали куски сырого мяса растрепанной, орущей толпе.
Впереди, в сгущающейся ночи, возвышался могучий дун, окруженный третьим ярусом стен и глядевший на Портунн и Волчий залив. Когда караван въехал в просторный двор, небо пронзил звук рога, и огромные стаи ворон поднялись в воздух и скрылись в снегах.
Замок был огромен – на его фоне даже Авелин казался глинобитной лачугой. Но когда фургон остановился, взгляд Диор задержался на разрушенных зубчатых стенах и шпилях, развалинах крепостных стен. Кругом работали каменщики с тачками и раствором, но шрамы от нападения все еще никуда не делись. Воздух был насыщен запахом свежей смерти. Жужжанием жирных мух.