Глаза кузнеца были полны боли.
– Батист, не слушай, – умоляла Диор. – Поговори со мной. Расскажи мне что-нибудь хорошее.
– Теперь в этом мире не осталось ничего хорошего, chérie, – прошептал он, качая головой.
– Расскажи, как вы познакомились. – Она поцеловала крупную мозолистую руку мужчины, которая вдруг стала такой маленькой и хрупкой в ее руке.
Батист взглянул на Диор, стоявшую рядом, и сквозь накрывшую его мрачную тень пробился луч света. Его сухие губы изогнулись в подобии улыбки.
– Ты говоришь «познакомились», милое дитя… Мы потеряли и головы, и сердца.
Крики вокруг, казалось, стихли, и глаза Батиста засияли, когда он покинул эту ледяную клетку и отправился бродить в по-летнему теплых залах памяти.
– Мы встретились в Перчатке Сан-Мишона, – вздохнул он. – Я до сих пор вспоминаю то утро, стоит мне закрыть глаза. Я был новым учеником мастера-кузнеца Аргайла, а он – брата Серорука. Он упражнялся в фехтовании, и ему на грудь только что нанесли символ его рода, поэтому он сражался без рубашки. Батист улыбнулся по-настоящему, охваченный благоговением. – Он казался ожившей статуей из какого-то мифа. Храбрый Таддеус или могучий Рамазес, высеченный в мраморе руками мастеров, а затем благословленный жизнью устами Самого Бога. Наши взгляды встретились через круг. Мы представились друг другу официально и холодно. Но когда мы пожали друг другу руки, и его ладонь на мгновение задержалась в моей… В этот момент я понял, что нашел то, к чему стремился всю свою жизнь. Место, которое искал. Невзирая ни на опасность, ни на цену. Я знал, что он будет моим, а я – его. Навечно.
Кузнец опустил голову, снова взглянув на Киару.
– Тогда я не знал, каким ужасным может быть слово «навечно».
Диор крепко обняла чернопалого, и в ее глазах заблестели слезы, когда она вынырнула из залов памяти и снова оказалась в этой клетке, в этом холоде. Свежевание близилось к концу, Киара почти закончила свою ужасную работу. Последнее, казалось, доставило ей особое удовольствие – замысловатый знак крови Илон, нанесенный чернилами на грудь Аарона. Она не торопилась, делала глубокие и резкие надрезы и, наконец, бросила прекрасных змей и розы в огонь.
– Теперь ты не Шептун, – улыбнулась она. – Теперь ты насквозь Неистовый.
– Да провались ты, – ухитрился выплюнуть Аарон. – Ты и весь твой проклятый род.
– Не мой род, милашка. – Она наклонилась ближе и запечатлела холодный поцелуй на его покрытой шрамами щеке. – Наш род. Ты возродился в роду великого Толева, внуком Никиты Черносерда, короля и завоевателя этой земли. Вся империя трепещет при имени моего темного отца, малыш. Весь Оссвей преклоняет колени перед ним. Скоро преклонишь и ты.
По щекам Батиста потекли слезы, когда Аарона бросили обратно в гроб с остатками пиршества Кейна – еще одна пытка, которую сородичи Аарона устроили для него, заперев его, томимого жаждой, в ящике с остывающим трупом того, кого он поклялся защищать. Но, по крайней мере, серебро с кожи Аарона срезали, и, как бы ужасно это ни звучало, Диор надеялась, что теперь капитан избавился от этой боли до конца своих дней.
Жан-Франсуа усмехнулся, сделав паузу, чтобы отхлебнуть из своего кубка с кровью.
– За исключением того, что мы просыпаемся на закате в том же состоянии, в каком умерли. Только огонь, серебро или самая темная магия могут причинить нам боль, которая продлится дольше, чем закат. Никакой стали не хватило бы, чтобы избавить де Косте от мучений.
– Да, – пробормотала последняя лиат. – И его поработители прекрасно знали об этом. Так что каждый день его татуированная плоть заживала. И каждую ночь Диор просыпалась под ужасную песнь его криков. А Киара снова и снова приказывала вытащить своего темного сына из ящика и содрать с него кожу.
– Какая жестокость, – вздохнул маркиз. – Выводок Никиты вполне заслужил свою участь.
– Не притворяйся возмущенным, Честейн, – ответила Селин. – У вас, возможно, есть портные и получше, но в любом случае вы и все ваши собратья сшиты из одного материала.
– Вы недооцениваете нас, мадемуазель Кастия, – ответил Жан-Франсуа. – Представители крови Честейн не склонны к ненужной жестокости, а наша императрица не желает править пустошами.
– Но Марго все равно желает править. И хотя ваши сородичи, может, и не наслаждаются жестокостью так открыто, как Неистовые, вы все равно называете себя Пастырями, а истинных детей Божьих – овцами. – Лиат покачала головой. – Ты – мерзость в его глазах, грешник. Не испытывающая ни раскаянья, ни стыда, ни страха даже перед лицом ожидающего тебя ада. И его повелитель попирует твоей гнилой душой.
Историк улыбнулся, лизнул большой палец и перевернул еще одну страницу.
– Странное чувство, когда тебя называет чудовищем еще более чудовищный монстр.
Селин Кастия пожала плечами, снова глядя в потолок.
– Я всегда была дочерью своей матери.
И вот, спустя больше месяца после падения Габриэля, Диор оказалась в герцогстве легендарной Ниам Девятимечной, в холодных и бесплодных пустошах Оссвея. Далеко на севере возвышался темный хребет Михайч-на-Балодж – горы царства двух Лун, Лунного трона, где, согласно древнеоссийским поверьям, каждый рассвет укладывались отдыхать две богини. На западе раскинулись зубчатые берега Элеа Бринн – Расколотых Островов, где в Эпоху Легенд на землю был сброшен Дэганн Железнорук. А по ту сторону замерзшей реки Орд, возвышаясь на огромном мысу побережья Волчьего Клыка, стояла некогда могущественная столица королевства Ниав и место последнего упокоения Матери Марин – великий город-крепость Мэргенн.
– Это место когда-то было жемчужиной в короне Ниав, – раздался тихий голос.
Диор взглянула на стоявшую рядом Ислу и увидела отсутствующий взгляд зеленых глаз. Возлюбленная Хоакина была странной. После своего спасения в Авелине она казалась раздавленной, но за последние недели в плену проявила себя твердой как камень. Все-таки она видела падение Дун-Кинна, пережила больше горестей, чем кто-либо другой, и теперь, когда шок прошел, в ней светилась сила. Исла помогала другим «ценным трофеям» сохранять бодрость духа, даже отдавала часть своей порции, чтобы дети, запертые вместе с ними, могли съесть чуть больше. И хотя Хоакин ни разу не обратил на нее внимания, казалось, когда он был рядом, в глазах Ислы вспыхивал огонь.
– Ты бывала здесь раньше, Исла? – спросила Диор.