Хоакин застонал, широко распахнув глаза. Ангел Смерти поднял свои серпы, и от ужаса у юноши лопнул мочевой пузырь. Он посмотрел на любимую хозяйку, возможно, в поисках последней капли утешения, и его пальцы задрожали, стоило ему попытаться просто прикоснуться к ней перед смертью. Но Киара Дивок осталась невозмутимой, когда Хоакин протянул к ней руку.
И тогда за руку его взяла Диор Лашанс.
Перо Жан-Франсуа перестало царапать бумагу, и он взглянул на Селин, удивленно приподняв светлую бровь. Последняя лиат вздохнула, изучая свои вытянутые пальцы.
– Ты, конечно, удивлен и не понимаешь, зачем она это сделала. Она разорвала на нем тунику, вытерла ладонью кровь из разбитого носа и прижала ее к груди Хоакина. Зачем она решила спасти ему жизнь, когда, по правде говоря, ничем не была ему обязана, а показав этим монстрам, на что она способна, подвергла себя еще большей опасности? Кто-то, несомненно, назвал бы ее за это дурой. А кто-то сказал бы, что это благородно. Кто-то назвал бы ее молодой или мягкосердечной, упрямой или легкомысленной. Но уж точно каждый бы высказался по этому поводу. Так уж устроены эти ночи, согласен? Люди, которые ничего не знают, все равно считают, будто должны хоть что-то сказать.
– А вы, мадемуазель Кастия? – спросил Жан-Франсуа. – Как бы назвали ее вы?
– Так, как я всегда ее называла, маленький маркиз. – Глаза чудовища блеснули в темноте. – Святой Грааль Сан-Мишона.
Киара и Кейн Дивок в немом изумлении наблюдали, как раны Хоакина затягиваются, а прикосновение святой крови Грааля возвращает его к жизни даже после того, как он взглянул в лицо смерти. В легких у юноши перестало булькать, боль в глазах сменилась озадаченным удивлением. Диор оглядела его, помогла сесть, все еще прижимая окровавленную руку к его груди.
– Ты как? В порядке? – прошептала она.
– Я… – Челюсть юноши отвисла, как сломанная дверь, а лицо стало смертельно бледным. – Я…
– Как ты это сделала?
Диор подняла голову, когда заговорил Кейн, вытаращив жестокие глаза.
– Отвечай! – потребовал тот, хватая ее за воротник.
Диор отшатнулась, ее красная, липкая рука схватила Палача за запястье. И когда ее кровь коснулась его мертвой плоти, вспыхнул белый огонь, подпаливший только что отросшую ладонь Кейна. Палач взревел от боли, отпрянул, размахивая руками и ногами, и, наконец, вонзил свой горящий кулак в снег. Священный огонь на его коже погас, издав долгое резкое шипение. Зарычав, Кейн вытащил свои почерневшие когти из дымящейся жижи, не сводя с Диор горящих ненавистью и страхом глаз.
– Ты все еще считаешь, что этот персик стоит того, чтобы его помять, кузен? – пробормотала Мать-Волчица.
Киара схватила Диор за шкирку и подняла визжащую девушку в воздух. Диор попыталась вырваться, но, в отличие от кузена, Киара носила тяжелые перчатки охотника, и окровавленная рука Грааля только испачкала твердую кожу. Мать-Волчица оглядела Диор, а девушка, пытаясь освободиться, выдавила из себя все самые яркие оскорбления, которым научил ее мой брат. Но ругательства превратились в болезненный стон, когда Киара сжала ее так сильно, что у нее хрустнул позвоночник.
– А теперь успокойся, мышонок.
– О-отпустиии м-меня…
Киара снова сжала ее, с такой силой, которой можно было бы камень стереть в порошок. Диор взвыла от боли, заставляя себя оставаться неподвижной, мышцы на ее стиснутых челюстях напряглись.
– Меня не волнует ни как ты это делаешь, – пробормотала вампирша, – ни зачем ты это делаешь. Но если ты попытаешься сбежать еще раз, я прикажу своим людям выколоть тебе глаза. Спалю тебе пальцы на ногах. И вырежу на тебе их названия, пока ты будешь кричать. О, я оставлю тебя в живых, не бойся. Ты нужна нашим врагам, а значит, и нам тоже. Но к тому времени, когда я с тобой закончу, ты будешь завидовать бедному Шаю.
Лицо Диор покраснело. Стиснув зубы, она заскулила, дергаясь в этой титанической хватке.
– Х-хотя бы с-скажите… куда вы меня в-везете.
Мать-Волчица моргнула, как будто ответ был очевиден.
– Мы доставим тебя ко двору Никиты Черносерда. Моего ужасного создателя и Приора крови Дивок.
При этих словах глаза у Диор расширились, а по коже побежали мурашки. Она была объята ужасом: беспомощная, маленькая и явно перепуганная. И все же не случайно, не по прихоти, а по собственному провидению Бога Вседержителя оказалось, что она направляется именно в то самое место, куда и собиралась. В город, где в вечных сумерках ее ждала правда о том, что она должна сделать. Место упокоения самой Матери Марин.
– Дун-Мэргенн, – прошептала она.
В тени под Суль-Аддиром историк обмакнул перо, бормоча про себя цитату из Священного Писания.
– Все аки на небе, так и на земле – деяние длани Моей.
А на другом берегу черной реки чудовище оскалило в улыбке зубы, спрятанные за решеткой.
– А все деяния длани Моей происходят из замысла Моего.
Жан-Франсуа встретился взглядом с Селин, и по коже у него пробежал холодок.