Хоакин говорил тихо, опустив глаза. Он был моложе и, очевидно, новичком в этой разномастной компании – самым низким в их иерархии.
– Она была с тем, на кого охотилась хозяйка. С Черным Львом. Они вместе приезжали в Авелин примерно месяц назад. Думаю, капитан Аарон знал их.
– А зачем она оделась как пацан? – фыркнул Тэлли.
– Мы могли бы ее раздеть, – ухмыльнулся Шай, ощерив гнилые зубы. – И выяснить.
– Хозяйка сказала, ее нельзя трогать, – прорычал Джин, поднимая взгляд от огня.
– Да, Шай, лучше придержи свою трогалку в штанах, – выплюнул Собачья Ляжка. – Пока хозяйка не оторвала.
Шай разразился жестоким смехом, обменявшись мрачным взглядом с Тэлли. Но больше ничего не сказал. В конце концов Хоакин принес Диор тарелку жидкого супа и снял с нее кляп, чтобы она могла поесть. Он предложил ей глотнуть вонючего пойла из своей фляги, но она поморщилась и отказалась. Хоакин заботливо покормил ее, но бдительности при этом не утратил: туго завязал ей рот после еды, проверил наручники и лишь потом вернулся к своим мерзким соратникам.
Снаружи, во время бушующего шторма, глубоко под мерзлой землей, Киара и Кейн Дивок проспали весь день. Подогнув под себя ноги, Диор начала медленно тянуться к отмычкам в сапоге. Глаза у нее были закрыты, как будто она спала, но синие губы быстро двигались, что-то шепча.
Она была так напугана, что решила помолиться.
Пятеро рабов все время были начеку – один из них сидел на страже и через несколько часов будил товарища, чтобы тот занял его место у костра. В это время Грааль занималась делом: вытащила из сапога кожаный чехол и принялась за работу отмычками. Наверняка она вскрыла уже тысячу замков, но ни от одного из них ее жизнь по-настоящему не зависела. На лбу у нее выступил пот, пальцы дрожали, но ближе к сумеркам наручники ослабли, и она освободила руки.
Диор чуть-чуть приоткрыла глаза. У угасающего огня вахту нес тот, кого звали Собачья Ляжка. Он сидел и клевал носом. Вокруг было тихо, если не считать бури, ревущей за стенами лачуги, и храпа внутри. Диор вытащила руки из-за спины и принялась за кандалы на щиколотках. И через двадцать минут пыток освободила себе ноги.
Потягиваясь и морщась, она вытащила изо рта противный кляп. Скинула сапоги, поднялась беззвучно, словно тень, и стала красться на цыпочках в одних чулках. Когда она подняла рюкзак и бурдюк с водой, половицы под ней заскрипели, и она застыла, как камень. Но единственной, кто пошевелился, была Элайна, снежная гончая, открывшая глаза и с надеждой завилявшая хвостом. Диор прижала палец к губам, и собака подняла одно ухо. Быстро, точно зимний ветер, Святой Грааль Сан-Мишона выскользнула за дверь.
Натянув сапоги, она влезла на сосья Матери-Волчицы. Пони вздрогнул ото сна, досадливо заржал, но девушка, крепко вцепившись руками в гриву, резко пнула его ногой, и он побежал, стуча копытами по свежему снегу.
Раздался тревожный крик, но Диор уже и след простыл. Она помчалась сквозь наступающие сумерки. Конечно, она понятия не имела, куда направляется, но знала, что должна уйти с подветренной стороны, чтобы Неистовые не могли ее учуять, и молиться, как святая.
Она родилась и выросла в городе, эта девушка, и не особо умела ездить верхом, но цеплялась ногтями, зубами и всей проклятой душой за спину сосья. Она была сообразительным ребенком из сточных канав, юной взломщицей и воровкой, и за спиной у нее осталась целая куча вскрытых замков, украденных кошельков и бесчисленной лжи. Влетев стремглав в мертвый лес, она стала пинать лошадь все сильнее, сильнее. И, собравшись с духом, спрыгнула со спины сосья в объятия старого кривого дуба. От удара об дерево у нее из легких вышибло весь воздух, изо рта вылетела кровавая слюна. Но старик дуб крепко держал ее, и она цеплялась за него, как мрачная смерть, пока украденный ею сосья несся вперед сквозь деревья, оставляя за собой следы.
Стиснув зубы, Диор прыгнула в искривленную крону другого дерева неподалеку. Затем еще раз и еще, пробираясь через лес по деревьям, пока не оказалась на приличном расстоянии от оставленных мерином следов. И, скатившись в снег, Грааль побежала, спотыкаясь, хрипя, останавливаясь только для того, чтобы отдышаться и прислушаться, нет ли погони.
Долго ждать не пришлось. Совсем скоро раздался бодрый топот приближающихся копыт. Шепча молитвы Богу, Деве-Матери и всем Семерым Мученикам, Диор свернула с тропы, по которой скакал мерин, и углубилась в заросли мертвых деревьев. Она бежала с широко раскрытыми глазами, сердце бешено колотилось, а бурдюк с водой бился о бока. Но она улыбнулась, услышав, как копыта у нее за спиной постучали-постучали да и стихли, отправившись за мерином, а не за ней. Улыбаясь, словно вор, она понеслась сквозь туман и завихрения, тихо шепча:
– Приятного аппетита, черви.
Она была свободна.
III. Собаки и поводки
Ей удалось пройти одиннадцать миль – безусловно, похвальная попытка. А потом ее поймали. К тому времени она была измотана, исцарапана ежевикой и едва дышала. Первой ее обнаружила снежная гончая Элайна и громко залаяла в ночи, но нагнал ее Маттео, вылетев из-за деревьев, как стрела. Диор вскрикнула, когда на нее бросился огромный лансер, повалив ее прямо в снег. Она выругалась, замахнулась и поморщилась, когда ее кулак врезался в морду бедняги. Затем рядом очутилась Элайна и снова потянула ее вниз, пока она пыталась подняться. Собака порвала ей плащ, но кожу не тронула – ее, без сомнения, хорошо выдрессировали в питомнике Авелина. Но ее собрат был менее нежен, он вцепился зубами в сапог, пока Диор ревела, вырываясь.
– Нельзя, Маттео! – раздался вдалеке крик. – Осторожно!
Диор отчаянно пыталась вырваться на свободу, катаясь по снегу, брыкаясь, пинаясь. Затем послышались шаги, слишком быстрые для человека. Ее схватили за воротник чьи-то жестокие и очень сильные руки, рывком подняли с земли и швырнули в ствол плакучей ивы так сильно, что она задохнулась от удара. И тогда она увидела сальные рыжие волосы и ледяные голубые глаза Шая.
– Маленькая хитрожопая с…
Она врезала ему коленом между ног, он с мучительным проклятием скрючился, и ее обдало зловонным дыханием. Когда он сложился пополам, она нанесла ему еще один удар коленом по голове и развернулась, чтобы бежать. Но в этот момент ее схватили другие руки, залаяли собаки, и раздался умоляющий голос Хоакина:
– Стой, остановись, я не хочу делать тебе больно…
Она двинула ему локтем в челюсть, расплющив губы о зубы – нет, это был не тот изящный танец, которому учил ее мой брат, а жестокая драка, распространенная в сточных канавах узких переулков Лашаама. Когда били руками, ногами, плевались и кусались до крови на костяшках пальцев и во рту. Но не ее крови.
Не ее.
Внезапно в затылок ей со всей силы врезался каблук. Она охнула, скатившись с Хоакина под лай собак, и почувствовала страшную тяжесть на груди.
– Долбаная сука, – выпалил Шай, и голос его звучал влажно и хрипло от крови.