— Немало денег? — удивился тот. — И сколько же?
— Да какая разница? — поморщился Скарафаджо. — Это же наше дело, не забывай, это я тебе его предложил.
— Да, я это помню, но мы еще не продали мушкеты. Ни одного не продали. А с кузнецом я расплатился, потому что он свою работу выполнил. А ты будешь ждать, когда у нас пойдет с них прибыль. И тогда только мы посчитаемся и поделим деньги.
Роха тяжко вздохнул, тут ему сказать было нечего, но он не унывал:
— Послушай, Фолькоф, тут дело такое… Надобно мне немного денег. — Он посмотрел, как кузнец и его женщина играются золотыми монетами, как детей их лелеют. И продолжил: — Понимаешь, опять долги, опять кредиторы…
— Ты что, пропил все деньги? У тебя же, когда мы из Фёренбурга вернулись, целая куча серебра была.
— Понимаешь, брат-солдат, то да се… Как вода сквозь пальцы.
— Ты пропил все деньги, — сурово повторил Волков.
— Тебе легко говорить, — принялся объяснять Роха, — а у меня уже четверо спиногрызов и жена злобная. С ними разве посидишь дома?! С ними с ума можно сойти!
— Ты, болван, даже шляпу новую купить не смог!
— Ты говоришь, как моя жена! — кривился Роха.
— Ты потратил кучу денег!
— Да, и прошу у тебя хотя бы двадцать монет в долг. Иначе меня из дома хозяин выгонит, я уже три месяца ему задолжал.
— Максимилиан! — не отрывая глаз от Рохи, позвал Волков.
— Да, кавалер, — отозвался оруженосец.
— Поедешь к госпоже Рохе, к жене вот этого вот господина, спросишь, сколько она задолжала хозяину, сколько булочнику и мяснику. Столько ей денег и дашь.
— Да, кавалер.
Роха, слыша это, опять покривился:
— Ну а мне? Хоть пять монет?
— На выпивку? — спросил Волков.
Роха не ответил. Тогда кавалер вытащил один талер и кинул его товарищу. Тот поймал монету, повертел ее в пальцах. Вид его был не очень радостен.
— Завтра с утра меня будет ждать канцлер. А после, как освобожусь, хочу посмотреть, как стреляют новые мушкеты, — сказал Волков, не заботясь настроением Рохи.
— Ладно, — кисло согласился Скарафаджо, все еще вертя в пальцах единственную монету, — найду Хилли и Вилли. Они всегда рады пострелять.
Тут пришла Агнес, села по правую руку от господина и была приветлива со всеми. Особенно улыбалась Максимилиану. Но тот ей не улыбался и встречаться взглядом с девушкой избегал. Зельда с Утой стали подавать на стол. И утку, жаренную в вине, и зайца, печенного в кувшине, и говяжью печень с горохом, и жирные пироги с капустой и свиным салом, и сыры, и вина, и пиво, и хлеба́. И все вкус имело отменный. Горбунья, что ни говори, готовила отлично. Так хорошо, что Волков, наевшись, позвал ее к себе и при всех хвалил. Зельда цвела от счастья, да и Агнес улыбалась.
А когда гости разошлись, Максимилиан, Сыч, Игнатий ушли в людскую спать, а Зельда с Утой убирали со стола и мыли посуду. Волков спросил у Агнес, что скромно сидела рядом:
— Так значит, в деньгах ты теперь не нуждаешься?
— Нет, господин, уже не буду я денег просить. У меня теперь свое ремесло.
Смотрела Агнес на кавалера взором таким чистым, что и не подумаешь о ней, будто промышляет она чем-то недобрым.
— Варить зелья — ремесло дурное, — не очень-то уверенно сказал кавалер.
— Не во зло его делаю, и не привораживает оно, только желание в мужьях пробуждает. Для жен, что мужей вниманием обделены, то радость большая, — спокойно и убежденно заявила девушка.