— Два платья? — Волков поморщился.
— Балы будут два дня, — объясняет девица.
— А если балы три дня продлятся, так тебе три платья понадобятся?
— А как же, но граф сказал, что два дня балы будут идти. Мне на платья четыре талера надобно, а еще на шарфы и туфли четыре, на перчатки талер.
— На перчатки талер?
— Они шелковые!
— Ладно, дам, — сдался Волков и попытался задрать ей юбки. Черт с ними, с этими талерами, лишь бы она… лишь бы обняла его крепко. И ногами своими крепкими и длинными обхватила.
— Стойте, стойте! — Не дала она задрать себе юбку. — Подождите.
— Ну! — Он уже начинал злиться.
— Танцев я не знаю, но в городе учитель есть, я уже узнала. За неделю выучусь у него.
— Одну тебя тут не оставлю, — отрезал Волков. — То не прилично, не должна девица из хорошей семьи одна жить. А ты вроде теперь из моей фамилии.
— Ну, монаха со мной оставьте, мне нужно, господин мой! — Она стала гладить его по щеке и целовать в губы, едва-едва касаясь их. — Господин мой, как же мне на бал идти, если я танцев не знаю.
Нет, следовало ее в Эшбахт отправить. И трат бы не было ему, и волнений. Но как? Как отказать ей? То невозможно было. Кто бы смог отказать такой женщине, из которой юность, любовь и нега фонтанами бьет, заливая все вокруг сладостью жизни? От запаха которой, если рядом сидит, голова кружится.
— Ладно, — наконец сказал он.
И получил то, чего ждал. Девушка обняла его так крепко, так сладко поцеловала, что не жалел он уже о тех деньгах, что тратил на нее, и не думал о них даже.
— Снять платье? — спросила она, отрываясь от губ его.
— Все снимай, — ответил он, не отводя взгляда от ее прекрасного лица.
⠀⠀
Не было никого на этом свете, кому доверял Волков бы больше, чем брату Ипполиту. Волков не знал другого человека, которого любили и уважали все остальные люди. К которому шли и за светом, и за утешением, и за лечением. Солдаты и местные бабы с орущими детьми с утра заходили к нему в пустующий овин, который он использовал и как спальню, и как келью для приема больных. И никому он никогда не отказывал. Казалось, что брат Ипполит вообще не умел отказывать. Простодушное лицо молодого человека не отражало больших знаний и пытливого ума, зато говорило всем, что человек сей добр до святости и терпелив без меры.
— Не смей дразнить его, — говорил Волков со всей серьезностью в голосе.
— Да разве я дразнила когда? Никого не дразнила! — врала Брунхильда.
— Не ври мне, сам видел, как ты из озорства перед ним подол до колен задирала, чтобы его смущать.
— Так то когда было, — тут же выкрутилась девушка. — Уж я не такая больше.
Вилков погрозил ей пальцем и позвал:
— Монах.
— Да, господин, — брат Ипполит тут же подошел к нему.
— Деньги ей не давай. — Он протянул монаху один золотой. У Брунхильды от такой несправедливости округлились глаза. Но кавалер и не глянул на нее, продолжал разговаривать с монахом: — Купишь ей два платья, два шарфа и одни туфли, больше ничего.
Девушка молчала, но по виду ее уже было ясно, что из монаха она вытрясет столько денег, сколько ей потребуется. А вовсе не столько, сколько господин велит.
— Снимешь комнату на неделю, да не в трактире, сам при ней будь. Она к учителю танцев станет ходить, так ты с ней. — Монах понимающе кивал. — Раньше я к ней не лез, сама была себе хозяйской, а здесь она под моей фамилией ходит. Смотри, чтобы не опозорила она меня. — Девица фыркнула и закатила глаза, так и говоря без слов: «Господи, да что он несет?» — За мерином и телегой следи, смотри, чтобы не украли. Через неделю отвези ее в Эшбахт, я, может, ко времени тому уже вернусь туда сам.
— Все исполню, господин, — отвечал монах. — Да хранит вас Господь в пути.