— Кавалер, неужто воевать будем?
— Отчего же воевать? — будто удивился Волков.
— Так господа эти пугали войной, злы ушли!
Волков поморщился и сказал с презрением:
— Будь то люди благородные, так, может, и пошли бы на войну из чести, а это купчишки, сволочь. Побежали считаться. Сейчас сядут считать, что дороже: платить или драться. Драться для них дороже выйдет, я с них немного прошу. Поэтому побегут жаловаться, а когда не поможет, будут торговаться, чтобы еще дешевле отделаться.
Говорил он это, усмехаясь, тем солдат и сержанта успокоил, а Максимилиана, кажется, огорчил, тому очень хоть какой-нибудь войны хотелось.
— Да не будет никакой войны, — уверенно заявил всем Сыч. — Поверьте мне, экселенц знает, что говорит, я с ним не первый год знаком.
— Что вы встали?! — Волков оглядел солдат, что собрались вокруг него. — Стройте лагерь, вы тут надолго. — И когда люди стали расходиться, кавалер тайно поманил Сыча пальцем, чтобы другие не видали. И когда они остались вдвоем, сказал ему тихо: — Купчишки больно заносчивы, злы ушли, ты ночью плыви на тот берег, посмотри, послушай, что делать собираются. Может, и вправду думают добрых людей собирать, если так, то мне о том знать надобно. Я тут еще два дня пробуду, через день возвращайся.
— Сплаваю, — заверил Фриц Ламме, — посмотрю, послушаю да дружка свинопаса проведаю.
Так и решили. Фриц опять тихонечко переплыл реку. Стало тихо на реке, больше плотов по его стороне реки за два дня не проплывало. И кавалер решил тут не сидеть.
Он оставил людей своих на берегу, а сам поехал в Эшбахт, наказав сержанту:
— Как плот поплывет, так ты кричи ему и ругай, требуй, чтобы пристал к берегу, но сам его не лови и не стреляй в людей, пусть уплывают. Шуми для вида. Как человек мой вернется, скажи, чтобы ко мне в имение побыстрее скакал. Жду я его.
— Сделаю, как пожелаете, — отвечал сержант Жанзуан.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 40
⠀⠀
— Собирайся, — сказал он Брунхильде, прочитав письмо, — едем в Мален.
— Епископа слушать? — обрадовалась та.
— И епископа тоже, — отвечал он, — завтра поутру выезжаем. А пока мне воды пусть нагреют, мыться буду.
— Велю чан нести и воду таскать, — обещала весело Брунхильда, — сама вас помою.
А девушка радовалась, позвала Марию смотреть, какое платье чистое, а какое стирать надобно, пока сама пела от радости.
В тот же день приехал Сыч, рассказывал долго о том, что творится на чужом берегу:
— Об этом только и говорят все в кабаках, мужики и купчишки вас ругают. По всему Рюмикону гул идет, так вас чихвостят. Купчишки кричат спьяну, что пора, дескать, и поучить вас.
— И что за купцы? Большие?
— Де нет, мелочь, — презрительно морщился Сыч. — Всякие кабацкие, что от меди едва на серебро перешли, но пыжатся, негодуют. Кричат, что деньгу на людей добрых дадут. Говорят, проучат вас.
— Значит, проучить собираются? — мрачно ухмылялся Волков.
— Ага, — кивал Сыч, — говорят, пора, мол, благородную кровь по реке пустить, чтобы плавалось по ней полегче. Но то все по пьяной лавочке шумят.
— А людей добрых собирают? — спросил кавалер, хотя знал, что это маловероятно, раз его на суд к графу зовут.
— Так некому там собираться. Король месяц как кинул клич, так с кантона почти тысячу человек собралось да на юг подалось с нашим императором воевать, — рассказывал Фриц Ламме. — Все лишние добрые люди ушли. Один одноглазый говорил, что король в кантоне две тысячи людей собрал, да думаю, врет.