— Мне не ведомо, что вам говорил этот имперский землемер, — высокомерно начал Вильдсдорф, — только говорю я вам, что пятьдесят две сосны люди ваши срубили бесправно. То засвидетельствовал наш лесник Петерс. Коли вам будет угодно, можете проследовать к лесу и посчитать пни тех деревьев. Те, что помечены краской, порублены бесправно. — Волков не знал что и сказать, он только хмурился да злился. Хотя и злился не зная на кого: то ли на землемера, то ли на офицеров, то ли на этих чинуш из кантона, то ли на себя, дурака. А чиновник продолжал: — Пятьдесят два хлыста строевого леса будут стоить вам двадцать талеров девяносто шесть крейцеров.
— Уж не рехнулись ли вы? — только и смог выговорить Волков.
А чиновник даже и не заметил грубости такой, спокойно продолжал:
— По закону кантона Бреген всякого, кто вздумает лес рубить беззаконно, надлежит штрафовать втрое от ущерба, что нанес он. И того с вас будет семьдесят четыре талера и восемьдесят восемь крейцеров.
— Семьдесят пять талеров? — переспросил кавалер и даже поморщился от несусветности требований.
— Именно, но без двенадцати крейцеров.
— Да ты пьян, видно? — сурово спросил Волков.
— Отчего же, — усмехался толстяк, — со вчерашнего пива не пил.
— Ладно, дам вам пятнадцать талеров за ваш лес, да и то нужно проверить еще, не врете ли вы, ваш ли я лес порубил или свой, — нехотя говорил кавалер.
— Так для этого вам следует лесника нашего позвать, он вам все покажет. Но пятнадцатью талерами вы не откупитесь, не и думайте даже, — с ухмылкой отвечал Вильдсдорф.
— Нет? — переспросил кавалер.
— Нет, — ухмылялся толстяк.
И Волков понял по тону его, что артачится он неспроста.
— А отчего же так немилосердны вы? — спросил он толстяка.
— А от грубости вашей, — отвечал тот без тени улыбки и даже как бы с угрозой в голосе.
— Что? От какой еще грубости?
— А той грубости, с какой вы рыбаков наших гнали с земли вашей.
Вот теперь все становилось на свои места.
— Ах, вот вы о чем! — понял Волков. — Про воров своих вспомнили.
— Не про воров, а про грубость вашу, что к людям уважаемым была допущена. — Теперь чиновник опять улыбался, высокомерно и торжествующе.
— Сначала я их миром просил уйти, так бахвалились, задирались, не пошли. Лишь потом я их проводил как гостей непрошеных.
— Ваше право, — улыбался толстяк, — ваше право, только вот теперь заплатите все сполна за грубость свою.
И улыбочка так кавалера разозлила, что сказал он:
— А может, врешь ты и не рубил я твоих деревьев? Выдумал все от мести за браконьеров своих.
— А вот и нет, — вдруг обрадовался Вильдсдорф, — все по-честному было, я велел леснику дважды проверить, не пошел бы я к вам, не будь уверен в воровстве вашем. Хотите, так зовите землемера, пусть удостоверится, что порубили вы лес на нашей земле. А мы ему нашего лесника и нашего землемера пришлем.
— Вот и ладно, — зло сказал кавалер.
— Но не думайте, что дело вы затянете да спустите его не спеша, не думайте, что не заплатите: все до крейцера с вас возьмем.
— Убирайся с земли моей, — холодно велел Волков.
— И за злобу вашу вам еще припомнится.
— Убирайся, говорю, не то палки прикажу людям моим взять да проводить тебя, как и браконьеров твоих.